Форум

Конрад шел через коридоры, ведущие к приемным покоям.
В дверях стояли, застыв подобно статуям, воины в полном облачении.
Согласно старой традиции, заведенной предшественниками Конрада, стражу для дворца набирали среди рыцарства отдаленных провинциях Империи, где нравы наивнее и сыновья дворян не считают ниже своего достоинства служить при дворе простыми солдатами.
К тому же воспитанные в большинстве своем на старых, ушедших прошлое вместе со старой славной Васканией традициях, они, в самом деле, верны престолу и если жизнь его величества паче чаяния подвергнется опасности, будут сражаться по-настоящему. Их едва ли удастся подкупить заговорщикам.
Конечно, в каждом стаде есть паршивая овца, но, все же набирая стражу в Вольфенланде, рискуешь много меньше, чем если чем наберешь южных васканцев или славных коварством интильцев.
Конрад ступал тяжело, нарочито тяжело, что бы шаги его раздавались далеко под сводами дворца, что бы каждый солдат на посту успел принять положенную по уставу, но невозможную для живого человека каменную неподвижность.
А еще – что бы слышали в зале.
Пусть ждут с трепетом в сердце.
По природе своей Конрад не был жестокосердным, но он был императором. И он знал, что один его взгляд, одно его появление должно наполнять подданных благоговейным трепетом.
«Потому что этот трепет единственное, на чем держится Империя» - зло подумал владыка миллионов жизней.
Казна Империи была пуста. Бароны Лимье взбунтовались. Тейчтумский король Атаульф вытеснил имперский пограничный легион из самоцветных гор и Конрад не мог покарать наглеца потому, что армии нужны ему были для обороны от Альхамбры и удержания в границах даннайцев, вновь беспокоивших западные пределы. Едва ли не половина судов, ходивших по Зеленому Морю возвращались ограбленные, а он не мог послать военный флот на борьбу с пиратами, потому что флот его часть стерег морскую границу самой Империи от набегов варваров и пиратов с Авалака, а частью и вовсе сгнил в гаванях.
В стране ходило много фальшивой монеты. На дорогах бесчинствовали лихие люди, в отличие от разбойников прежних времен не дававшие жертвам выбора между жизнью и кошельком, а резавшие сразу. Войска собранные на юго-западных рубежах не получали жалования и что бы прокормиться вынуждены были начать возделывать земли – большего позора трудно было вообразить. Конрад был много должен банкирам, и Ордену Меченосцев.
Как последняя капля у него разболелся зуб, и потому настроение императора было мрачнее грозовой тучи.
Дойдя до зала приемов, Конрад той же неестественно тяжелой, величественной поступью поднялся по ступеням своего «малого» трона и опустился на него.
Сейчас его видели только стражи и церемонимейстер.
Но пройдет несколько минут в зал хлынут придворные, писцы, и только после этого через выстроившуюся в «коридор» имперскую знать к трону допустят альхамбрийских послов.
Конрад не любил Альхамбру и ее жителей.
Не потому, что они искони были врагами Империи, как врагов он их скорее уважал – это был враг сильный и опасный, но благородный.
Нет, он не любил альхамбрийцев за их привычки.
За бедность, за штопанные чулки на аристократах и босые ноги простолюдинов.
За заносчивость, которой отличались в Альхамбре даже погонщики ослов.
За привычку, чуть, что хвататься за рукояти мечей и кинжалов.
За величавое нежелание платить по долгам.
За гибкую мораль, согласно которой не принести жертвы в нужный день – суть страшное преступление против законов мироздания, а ограбить путников на горной дороге – мелкая шалость.
За лень – несколько часов после полудня в стране едва ли можно было найти работающего человека.
За пустословие, бахвальство, за тщательно лелеемое и взращиваемое в себе с молодых лет пристрастие к игре, пьянству и волокитству.
Конрад понимал, что не совсем справедлив к альхамбрийцам, что все, что он выискивает в них плохого отчасти присуще и его собственным подданным, особенно из южных провинций, и что он попросту игнорирует достоинства извечных врагов Империи.
Отвага в бою, лишенная безрассудности и любви к красивому жесту, непоколебимая твердость, верность данному слову, презрение к опасности и смерти и, что удивительно, учитывая разбойный характер их политики, щепетильность в быту.
В Альхамбре можно было уронить на улице кошель золота и через час вернуться и найти его на том же месте.
Умение веселиться и получать удовольствия от жизни.
Так что приступы отвращения к альхамбрийцам перемежались у императора с приязнью. Зависело это оттого, не перебираются ли через горы дружины воинственных соседей, не плывут ли к берегам Империи корабли, несущие воинов Альхамбры. Не томятся ли в плену у каперов, покровительствуемых альхамбрийским престолом, его подданные.
Конраду казалось, что если смешать альхамбрийскую доблесть с тороватостью жителей Интила и добавить к этому твердости в нравственных началах, что отличает васканцев, а после – щепотку задумчивости даннайцев не раз и не два спасавших их от авантюр, можно получить идеальную человеческую породу.
Конрад знал, что то, что последует сейчас – ритуал, церемония, пыль в глаза, по настоящему вопросы будут решаться на заседаниях Совета, в его долгих думах у камина, в спорах, торговле, крючкотворстве, в которые погрузятся его чиновники и альхамбрийские посланники...
Но для начала должен состояться ритуал.
Его Императорское Величество принимает посланников сопредельной державы…
Когда, наконец, растворились двери зала, то вошедшие увидели владыку Империи во всем его величии.
Шести с половиной футов ростом, широкоплечий, атлетического сложения, Конрад выглядел, даже сейчас, облаченный в церемониальные одеяния, скорее опытным воином, чем сановником. Нет, от внимательного наблюдателя не ускользнул бы умный, пристальный взгляд этого великана со смуглым, иссеченным шрамами лицом.
Но в первую очередь в глаза бросались именно сила и воинская выправка императора.
Конраду было уже сорок, но до сих пор каждую унцию его тела составляли жесткие мышцы. Этим Конрад был обязан умеренности в еде и напитках и почти ежедневными тяжелыми упражнениями, когда он наравне со своими телохранителями бегал, боролся, рубился на тренировочных мечах…
Многие придворные не понимали такого пристрастия императора к физическим упражнениям. Конечно, монарх должен быть крепок телом, но едва ли достойно императорского достоинства ежедневно проливать пот на ристалище – думали они.
Те, что были умнее, понимали, что для Конрада эти тяжелые тренировки, прежде всего способ хоть на час освободить голову от государственных забот и сбросить копившиеся на сердце гнев и горечь, вложив их в яростный удар мечом, которым он рассекал снопы соломы.
Не забывал император упражнять и свой ум, библиотека двора была самой в столице, и служила не только для демонстрации ее сокровищ сановным гостям, многие страницы были исчерканы пометками, оставленными твердой, привыкшей к мечу и боевому топору рукой Конрада.
Внешне олицетворявший расхожее представление о «рубаке», полупрезрительно звавшийся надменной знатью «солдатским императором» был действительно умен.
Он легко говорил на полудюжине языков и умел читать на двух, хорошо знал историю и не хуже иного легиста разбирался в хитросплетениях законов.
Конрад был оратором, способным заворожить своей речью и взыскательную публику Большого Совета, и толпу простолюдинов.
Он хорошо понимал людей, потому при нем не возвышались пустые льстецы, делавших в иные времена карьеру и состояние на умении рассмешить Его Величество.
Не все его сановники имели безупречную репутацию, но среди них не было глупцов, придворных фатов, авантюристов.
Конрад был щедр к солдатам, уважал права горожан и традиции знати.
Он был религиозен, почитал Солнце, но не был нетерпим к верующим в иных богов.
В конце концов, Конрад был талантливым и удачливым полководцем.
Сентиментальные чувства к нему внушала история его любви – будучи еще оруженосцем , он полюбил дочь своего сеньора, хотя разница в положении делала их роман запретным. Потом Алисия попала в плен к авалакским пиратам, откуда Конрад ее освободил после отчаянного, полубезумного похода куда-то на край мира. Но и после этого судьба не соединила их – рука Алисии была обещана другому. Конрад, вскоре тоже женился, но сердце его оставалось верно первой любви.
Конрад женился на Алисии лишь после того, как она овдовела, а сам он развелся с женой, которая возглавила заговор против него.
Три года назад Алисия скончалась, оставив Конраду – уже не безвестному оруженосцу, а пэру Империи, маленькую дочь.
История эта, раскрашенная трубадурами со всей силой их фантазии, уже жила своей жизнью, и многие певцы и слушатели уже забывали, или, вернее, не знали, что главный герой ее – нынешний Император, нестарый еще мужчина, а не какой-то легендарный герой седой старины.
Но все эти добродетели, равно как и привычка обуздывать свой нрав, принимая решения – за редким исключением верные – в трезвом размышлении, а не по велению сердца, не помогали ему в правлении, а кажется, больше мешали.
Конрад давно подозревал, что власть Императора – формально огромная, окруженная полурелигиозным почитанием, в самом деле, рассчитана на то, что бы ее носителем был развратный дурак, всерьез возомнивший себя полубогом, пешка в руках державших бразды правления людей, а не муж с государственным мышлением, принимающий близко к сердцу дела вверенной ему Солнцем страны.
Потому он и перенес столицу или Интилии в Торн.
Здесь не было душной интилийской атмосферы.
Он много выстрадал от действий странного конгломерата могущественных феодалов, праздных отпрысков прежних императоров, получавших непомерно огромный пенсион из казны, банкиров, купцов, придворных щеголей, продажных женщин, жрецов всех культов, знахарей, бальных шаркунов, отставных каперских капитанов, крючкотворов, жалобщиков, поверенных, просителей, всех тех, кто пчелиным ульем вился при дворе, превращая его в смесь вертепа и канцелярии.
Решения принимали не министры, а их любовницы, которым что-то нашептывали их отцы, в свою очередь внимавшие советам какого-то имадийского шарлатана...
И Конрад вместе со своим малым двором переехал в Торн, оставив клубок змей в человеческом обличье плести свои непостижимые разуму интриги на Юге.
Это был поступок, на который не решился до него ни один Император.
Конрад упростил до предела придворный церемониал, хотя и понимал, что полное избавление от пышности нежелательно – не только простолюдинам, но дворянству власть все еще должна внушать священный трепет именной своей величественностью.
Он сидел на троне, и серо-стальные глаза, выглядевшие очень светлыми на загорелом лице, пристально наблюдали за приближающейся делегацией.
Не менее старательно (насколько позволял этикет, разумеется) в него вглядывались и альхамбрийские посланники.
Видели они то же, что и подданные Конрада – могучего рыцаря, явно не васканца по рождению – смуглая кожа и резкие черты лица указывали на даннайское происхождение.
Коротко остриженные черные волосы Конрада, в которых еще не появилась седина, сейчас украшал золотой обруч «малой короны», на коленях он держал меч – не церемониальный, а боевой, грубой работы, без единого украшения, в простых кожаных ножнах. Главный меч Империи. Меч Эфея.
Альхамбрийцев было трое.
Глава посольства – осанистый седовласый мужчина с ястребиными чертами сухого лица, сильно хромал. Конрад знал, что прославленного полководца барона де ла Истермандуа отправили в Империю едва ли не в ссылку. Старый воин слишком часто позволял себе иметь свое мнение и высказывать его в присутствии Его Величества. Тем не менее, он не бунтовщик, и став посланником, будет защищать интересы своей страны так же непоколебимо, как когда командовал армиями.
Его сопровождал высокий молодой человек, какой-то дальний племянник, именем Ромео де ла Сегарда которого барон взял на службу, что бы «вправить ум» уже разменявшему четверть века, но не ведавшему иных увлечений, кроме турниров, волокитства и стихосложения Ромео.
Судя по скучающему выражению, витавшему на красивом лице де ла Сегарды, усилия дядюшки проходили втуне.
Третьим членом делегации был не носивший пышного титула, горожанин происхождением, мэтр Алонсо. То был старый, много старше барона Истермандуа, еще не сгорбленный тяжестью прожитых лет, но уже пребывавший в тех годах, о которых говорят «древние», чиновник. Много лет при разных королях Альхамбры и разных императорах, служил он на внешне неприметных должностях.
Это и был истинный дипломат, мозг и сердце посольства, закаливший и утончивший свой ум в хитросплетениях интриг, включавших в себя всё, от призывов к религиозным чувствам высоких сторон, да найма убийц…