пора наверное, и мне отметиться на ниве межвидового секса
Сломанный Клык пребывал в хорошем расположении духа. За время проведенное в заточении, она стала хорошо понимать своего мучителя. В его уханье, рычании и бормотании угадывалась какая-то система. Должно быть, между собой иотуны говорят как и люди. Когда то она должно быть тоже научится понимать его...
Полгода назад эта мысль внушила бы ей ужас и отвращение, но нынче женщина уже не видела ничего противоестественного в том что бы выучить речь иотунов. Она провела в плену одного из них почти год. За это время разум ее притупился, а душа, измученная унижениями и страхом увяла. Были дни, когда она могла только сидеть или лежать бессмысленно глядя перед собой. Но последние месяцы воля к жизни начала возвращаться к ней.
Видимо она просто привыкла.
Это было ужасно, чудовищно, противно всему, во что она верила и чем жила. Но она смирилась со своей участью. Отныне ее домом была эта низкая пещера с чадящим костром, а ее мужчиной — Сломанный Клык.
Сломанный Клык — так звала она своего сожителя, видимо уловил своим звериным чутьем перемену в ее настроении. Прежде уходя на охоту он всегда заваливал вход в пещеру стволами дерева, столь тяжелыми что ей бесполезно было надеяться сдвинуть их хотя бы на дюйм. А потом Она сомневалась что даже самый сильный мужчина ее расы справился бы с этой задачей. Сила иотуна была чудовищна, непомерна, она видела как он нес на спине тушу молодого зубра, видела, как он голыми руками свернул шею медведю. Его оружие — сделанная из корневища дубина — было столь тяжело, что она едва ли смогла бы сделать ей хоть один удар, а Сломанный Клык орудовал ей как легкой тростью.
Сломанный Клык сидел на корточках у костра и жарил мясо. Однажды он принес ее мясо, которое она зажарила и с удовольствием ела, пока не увидела на коже клеймо, которое наносили только рабам. Ее долго и мучительно рвало и потом она долго отказывалась от всякой еды кроме орехов и ягод, но позже отвращение ушло. Она не желала зхнать, на скольки ногах ходило при жизни мясо, которое приносил домой иотун. Но как правило он добывал куропаток и зайцев, или мелких оленей. Для охоты на крупную дичь все же требовались действия целой стаи иотунов. При всей свое силе Сломанный Клык едва ли мог быстро и долго бежать. Из лука он стрелять не умел, и бил дичь палками и камнями, потому ему требовалось подобраться к ней близко.
Едва ли быстро, что бы догнать большого оленя, но ее он догонял всегда...
Сначала она еще пыталась убежать. Сломанный Клык легко находил ее. Сначала он бил ее за такие побеги, а потом перестал даже бить. Что-то сердито ворча он волочил ее обратно в пещеру. После этого он день или два был не в духе, рычал на нее и не давал еды. Но потом забывал обо всем.
Одно время он начал заваливать вход в пещеру деревьями, но потом прекратил это делать. Поскольку он пропадал на охоте или по другим делам на несколько дней, ей пришлось справлять нужду прямо в пещере, а этого иотун не выносил. Все таки он был иотуном, а не медведем или иным диким зверем.
Иногда он приносил ей ягоды, орехи, грибы. Она радовалась этим скромным подношениями искренне, больше, чем самым дорогим подаркам в своей прежней жизни. Сломанный Клык замечал эти перемены в настроении, и радостно ухал, видя их.
Сколь бы груб и примитивен не был его разум, он был скорее дикими человеком, чем зверем.
Он не животное — обреченно думала женщина, глядя на своего пленителя, когда он обтесывал камни для хозяйственных нужд, или разжигал огонь, или кутался в шкуры, которые потом обвязывал жилами (шить одежду его народ не умел, Сломанный Клык просто находил шкуру подходящего по размеру животного и заворачивался в нее).
Так ли уж он отличается от наших грубых селян, что спят со свиньями в хлеву?
Но хотя в поведении его было много такого, чем он напоминал обычного грубого мужлана, облик иотуна был чужд любой человеческой расе.
Ростом он был ниже ее почти на голову, едва ли пяти с половиной футов, но вдвое шире в кости чем человек такого же роста, весил не меньше двухсот пятидесяти фунтов и был сплошным комком мышц, твердых как старое дерево. Рыжие волосы, покрывавшие его кряжистое тело были слишком густы по человеческим меркам, но не были настоящей шерстью — зимой ему, как и людям нужна была одежда из шкур. Не ведавшие не то что стрижки, а даже гребня, волосы были сплошь в колтунах и спадали до середины спины. У него росла клочковатая жидкая борода. Огромная голова была посажена на исполинские плечи почти без шеи, ему приходилось поворачиваться всем туловищем, что бы разглядеть нечто за плечом. Руки были ниже колен, с огромными ладонями, а ноги короткими и казались кривыми и косолапыми. Черты лица напоминали человеческие, но были словно окарикатурены. Слишком низкий и покатый лоб, слишком толстые губы, слишком широкий нос…
Судя по всему он был еще молод – кроме сломанного вероятно в драке, клыка, все его крупные крепкие зубы были целыми, и вообще в повадках иотуна иногда проглядывало что-то свойственное зеленым юнцам...
Сломанный Клык был совершенно ненасытен в делах плотских утех, и столь же необуздан и могуч, как любой из зубров, чей рев во время гона оглушал их весной. Он брал ее когда и где пожелает, в любое время и в любом месте, где его настигало такое желание. Поначалу все это внушало ей непереносимые ужас и отвращение, и накрытая, раздавленная его могучим телом, она мечтала умереть или хотя бы забыться. Удовлетворялся он быстро, но быстро и приходил в себя, проходило лишь несколько минут, и он был готов к новым и новым соитиям, таким же грубым и кратким, как первое. Ужасно, ужасно, ужасно, быть наложницей этого уродливого полузверя.
Сначала она после каждого насилия думала о смерти. Но ей не хватило самообладания перерезать себе вены одним из бритвенно острых осколков камня или кости, что в изобилии валялись в пещере. И она прекратила развлекать себя мыслями об этом. Раз не можешь убить себя, нечего тешить свое самолюбие мыслями о том, сколь нестерпимы твои муки.
Должно быть мы в самом деле слабеем, стареем, теряем чистоту своих древних обычаев — думала женщина, слыша довольный храп Сломанного Клыка. Она как ни старалась не могла представить что бы кто-то из королев старого Бурзумхейма или даже ее бабка вынесли бы подобное и не наложили на себя рук. Да они бы зубами перегрызли себе вены, что бы чистая душа наследницы Поляриса освободилась от оков запятнанной плоти...
она так не могла.
«Я слишком изнеженна. Слишком похожа на людей Запада. А ведь меня растили как дочь Поляриса».
Но нет. Растили меня не как дочь Поляриса, а как дочь короля. Я не проходила обряда посвящения в заснеженных скалах Старого Бурзумхейма, не выживала с одним ножом среди каменных копий Унгрийских Гор, не убивала на арене своих молочных братьев и сестер, не бросала к алтарю Безымянного сердца вырванного из груди еще живого раба. Быть может во мне и течет кровь Поляриса, но нет его духа.
Пользуясь своей ментальной силой она пыталась подчинить себе Сломанного Клыка, но то, что срабатывало на рабах и некоторых простолюдинах, не помогло ей овладеть примитивным разумом иотуна.
Сломанный Клык не понял, но догадался, что она пытается сделать. Сначала он выглядел испуганным, просто онемел от ужаса. Но у нее не хватило мастерства захватить над ним контроль по-настоящему, а поняв, что чужое присутствие в голове мешает, но не убивает и не парализует, иотун впал в неописуемую ярость, которую, однако, выместил на камнях, о которые с ревом изломал исполинскую свою дубину. Он слишком ценил самку, которую добыл с таким трудом, и слишком понимал, что один единственный удар его руки может убить эту драгоценную собственность.
Он не животное. Зверь растерзал бы меня, только почувствовав вторжение в свой разум...
Она не смогла ни сбежать от него, ни убить его спящего, ни убить себя, не даже сделать то, чему ее учили — завладеть разумом другого. Оставалось только жить той жизнью, которую уготовил ей Сломанный Клык.
Страсть иотуна к ней не ослабевала. Должно быть он действительно очень молод.
Ужасно, ужасно, ужасно - твердила она себе, когда Сломанный Клык в очередной раз велел ей нагнуться, или толкал на шкуры, с самодовольной, как ей казалось, ухмылкой, демонстрируя свое возбуждение.
Но со временем она привыкла и к этому. В конце концов, между ног он ничем не отличался от мужчин ее расы, плоть его была внушительных, но не каких-то сказочно-огромных размеров, и как бы она не страдала душевно, физически он не мог нанести ей никакого вреда, хотя выдерживать на себе его огромный вес было нелегко.
Ее отвращение к себе самой не знало предела, когда ее тело приспособилось и к грубости, и к нетерпеливости иотуна, и начало откликаться удовольствием на то, что должно было казаться ужасным насилием.
Неужели я так слаба, что любой сильный мужчина может покорить меня? Ведь я наследница Поляриса а он всего лишь полузверь, один из тех, чьи сородичи гибнут на аренах Варгатрона на развлечения князей Севера... Но и Варгратрон и его покрытые кровью арены, и слава ее рода, и даже жестокие боги ее народа были где-то далеко.
Здесь и сейчас существовали только эта пещера, этот очаг и этот зверолюд, что приносил домой мясо...
Сломанный Клык вдруг повел своим приплюснутым носом, потом вскочил с угрожающим рычанием. Широкая рука его сомкнулась на рукоять дубины.
А потом раздался лай собак.
В пещеру один за другим влетели три огромных белых пса. Это не могли быть дикие звери — те боялись огня и запаха иотуна. Прячась за горкой камней, она успела заметить, что на псах сверкали ошейники!
Иотун уже не рычал, а ревел, ревел так, что ему мог бы позавидовать медведь.
Один из псов прыгнул вперед, и упал, с головой размозженной страшным ударом дубины.
Второй вцепился в могучую ногу зверолюда, тот поднял оружие, что бы убить и его, но третий пес повис на вооруженной руке.
Иотуну понадобилось лишь мгновение, что бы стряхнуть с себя собак, один из псов корчился на полу умирая — Сломанный Клык сломал ему хребет, второй же пятился, неуверенно рыча.
Мужской голос снаружи скомандовал что-то, и в пещеру вбежали еще четыре пса.
На какое-то время иотун оказался погребен под рычащим и воющим клубком шерсти, и только тогда в пещеру ворвались люди.
Их было четверо. Рослые, сухощавые, беловолосые, они были вооружены копьями, один держал на изготовку самострел.
Сломанный Клык разбросал собак, и снова схватился за дубину. Тут в воздухе пропела стрела и вонзилась ему в плечо.
Рев боли и ярости, что вырвался из его глотки был ужасен. Не обращая внимания на рану, Сломанный Клык бросился на людей. Первого он просто смял, не заметив ни удара копьем, ни отчаянной попытки оттолкнуть его в сторону.
Женщина испытывала странную бурю чувств.
Эти люди если они победят, покончат с ее унизительным пленением, но она сейчас желала победы иотуну, потому что они потом наверняка убьют ее, запятнанную, оскверненную.
Сломанный Клык один ударом обратил голову второго из людей в кашу. Он был не только очень силен, но и быстр. Вторая стрела вонзилась ему в грудь, но и это не остановило яростно размахивавшего своим грозным оружием иотуна. Он метнул свою дубину с немыслимой силой, и та отшвырнула стрелка обратно к входу в пещеру, с пробитой грудью.
Остался последний человек.
Женщина видела, что он совсем еще юн, почти мальчик. Среди людей он мог считаться сильным, но привыкшая к облику приземистого, ширококостного иотуна она решила, что он слишком тонок и хрупок, что бы хоть как-то противостоять комку железных мышц и первобытной свирепости, что двигался на него.
У иотуна не было больше оружия, но силы его длинных рук хватило бы с избытком, что бы переломить позвоночник юноши, или раздробить его череп.
Человек сделал какое-то неуловимо быстрое движение копьем и отскочил в сторону, иотун, ревя, промчался мимо него и чуть не ударился о стену пещеры. Недоуменно рыча, он повернулся, и женщина увидела, что из раны на толстой шее непрерывным потоком льется кровь. Еще бросок, и снова человек ускользнул, успев нанести еще один удар — в этот раз подмышку Сломанного Клыка.
Иотун слабел. Кровь лилась из раны на шее и с каждым шагом он словно выкачивал из себя жизнь. Но вот человек еще раз ткнул копьем, и Сломанный Клык схватился за древко, мгновенно обезоружив противника.
Он был в такой ярости, что не использовал копье против человека, а сломал его и отбросил прочь. За то время, что понадобилось ему для этого, юноша успел выхватить небольшой топор.
Иотун опять пошел на него. Раненый, но оттого не менее опасный. У человека был только один удар, который решал все.
И он успел нанести его — на пол пещеры упала половина кисти Сломанного Клыка. Тот вновь взревел, но в его голосе уже не было прежней мощи.
Следующий удар топора подрубил иотуну колено.
Сломанный Клык упал. Юноша с белыми волосами оказался над ним, и зло хохотнув, обрушил топор на протянутую в бессильной попытке схватить его руку. Хрустнул локтевой сустав. Теперь у иотуна не было его главного оружия — его могучих рук, что сворачивали шею медведю.
Женщина в ужасе смотрела за этой расправой.
Сломанный Клык зачем-то перевернулся на живот. Он пытался ползти, цепляясь за камни оставшимися пальцами, извиваясь всем телом. В его голосе не было больше гнева, только боль и … и что-то еще.
Она с ужасом поняла, что иотун ползет к ней. Зачем? Проститься? Искать у нее помощи? Убить ее и забрать с собой? Защитить ее своим телом от этого, с белыми волосами, что смеется, когда убивает?
Она никогда не узнала о чем же думал умирающий зверолюд, но мысли об этом не оставляли женщину до конца ее дней.
Юноша подобрал копье одного из убитых товарищей, и вонзил его в затылок иотуна. Тот дернулся всем телом и затих.
- Выходи. - тихо сказал человек, обращаясь к ней. - Выходи, иначе я приду к тебе сам.
И она вышла на свет. С нескрываемым изумлением он смотрел на ее белые волосы, изящное сложение, и особенно на округлившийся живот.
Она узнала его. Над телом поверженного Сломанного Клыка стоял сын одного из островных баронов, молодой Наргот МорриКан, прославленный боец, не раз одолевавший на аренах и людей, и зверей, и иотунов.
- Принцесса. - протянул Наргот. - Принцесса Сванвейг.
Все было как в тех историях, что любят сочинять поэты стран Запада.
Логово чудовища, спасенная красавица и юный прекрасный герой.
Так почему же у спасенная принцесса разрыдалась, и плакала она - и точно знала это - по убитому чудовищу?
Быть может потому, что заглянув в бесцветные глаза молодого барона она поняла, что попала в плен к другому монстру, много более коварному и безжалостному.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума