Форум

Он рано начал помнить себя. Казалось, разум пришел к нему раньше, чем он начал ходить. А быть может, память обманывала его, и те воспоминания, в которых он был недвижим и беспомощен, относились не к младенчеству, а к периоду какой-то болезни.
И все же он рано сознал себя. «Конрад» - это было его имя. Тот огромный как скала человек с сумрачным лицом – это был его отец. Еще был седой старик, который появлялся в его воспоминаниях несколько раз, и всегда был во гневе.
Уже будучи взрослым он спросил отца, кто это был, тот с седой бородой, что ругал его, совсем крошечного ублюдком.
Отец усмехнувшись, отвечал, что то был его дед, Конрад де Фер, так и не простивший сыну ни женитьбы на чужестранке, ни признания сына от нее, ни тем более того, что Альбрехт нарек «ублюдка» именем гордившегося своей чистой кровью Конрада-старшего.
Были еще другие лица, запечатлевшиеся у него в памяти. Например, он помнил крупного рыжего мальчишку чуть старше себя, что поколотил его как-то. Помнил, не поименно, а как череду сменявших друг друга лиц, своих нянек, которых было немного. Уже лет с семи он перешел под покровительство старых служак своего отца. Изуродованные шрамами, грубые, в седеющих бородах лица – такими были его новые воспитатели. Но, несмотря на зверовидную внешность многие из них обращались с Конрадом хорошо.
Кто-то вырезал ему из дерева его первый в жизни меч. Кто-то рассказывал путанные, лениво и нескладно развивающиеся, но полные чудес и ужасов простонародные сказки. Эти люди очерствели телами и душами, жизнь прожив в войнах, но это не убило в них все человеческое. У многих были свои семьи и свои сыновья. Один из них уже успел похоронить своего сына, павшего где-то на границе с Аль-Имад. В сыне своего господина старый солдат видел внука, которого у него никогда не было и уже не будет. Обычно он, не склонный, как и все мужчины, к внешнему проявлению чувств, никак этого не показывал. Но когда маленький Конрад упал в старый колодец, где чуть не утонул в черной жиже, старик первым спустился за ним, и потом еще несколько дней навещал слегшего в постель мальчика.
Слуги и приближенные отца пробовали уже тогда искать его расположения, пробуя склонить его на свою сторону то сладостями, то душевной беседой, то подарками.
Они знали, что этот хмурый малец с непривычно смуглым лицом и черными волосами, которых долгие годы не видела гребенка, когда-то станет повелителем замка де Фер, и всех его окрестностей и еще многих земель в западном Лимье. Они наивно думали, что он будет лучше относиться к ним потом, когда вырастет, не забыв про финики и маленький, почти игрушечный кинжальчик.
В его воспоминаниях осталась полная немолодая женщина, от которой Конраду перепали те немногие ласки, что он видел в своем детстве.
Но лучше всего он помнил замок де Фер, который покинул, едва ему исполнилось тринадцать, и в под стены которого он следующий раз ступил, лишь когда ему было за сорок. Он помнил замок де Фер как мрачную твердыню. В последующие годы он бывал во многих замках, самой разной архитектуры, и своим взрослым умом не мог понять, отчего в детстве замок де Фер казался ему столь угрюмым. Всюду были те же закопченные своды, те же узкие коридоры, те же холодные комнаты и те же окна-бойницы. Нигде не было столь мрачно и безысходно.
Более того, оказавшись вновь в замке, что запомнился ему юдолью скорби, Конрад увидел, что потолки высоки, сквозь застекленные цветными стеклами окна в комнаты рвется яркий солнечный свет, к тому же окрашенный во все цвета радуги, из пиршественной залы несутся веселые звуки музыки…
Конрад понял, что дело было не в стенах, а в его отце.
Альбрехт нес в себе великую скорбь.
Он женился по любви – дело редкое в то суровое время, и ради этого брака пошел против воли отца и дяди. Но счастье его продлилось десять месяцев. Супруга Альбрехта скончалась вскоре после родов, оставив барону сына, которого дядья до совершеннолетия ругали ублюдком, пока Конрад не подрос настолько, что говорить о нем такое стало опасно.
Могло бы случиться так, что любовь, которую Альбрехт питал к супруге, перенеслась на Конрада, на ее плоть и кровь, плод их любви. Но вместо этого Альбрехт оттолкнул от себя сына.
Да, это было суровое, жестокое время, и мысль о теплых, дружеских чувствах между родителями и детьми еще не разделялась большинством людей. Многие знатные дети росли, видя в отцах лишь суровых господ, а в матерях – далекий идеал. Но в большинстве случаев у них были семьи их кормилиц, молочные братья и сестры, родные братья и сестры, они все же общались с другими детьми, их баловали хотя бы слуги…
Конрад же с самого нежного возраста рос окруженный лишь грубыми мужчинами, почти не общаясь со сверстниками.
Должно быть эти годы, проведенные в стенах замка де Фер и определили угрюмость нрава, которая будет отличать его всю жизнь.
Отца своего маленький Конрад издалека обожал.
Альбрехт был отважным воином и справедливым господином, потому его любили и уважали подданные, которыми он правил твердо, но разумно, и которых он своей железной рукой защищал от любых внешних притеснений.
Многие даже жалели своего повелителя, который несколько лет не снимал траур по супруге, и так и не женился повторно, хотя для мужчин разного звания тогда считалось нормальным идти под венец едва ли не через месяц после смерти предыдущей супруги.
Конраду было семь лет, когда его отец, несколько оттаяв душой, обратил на него внимание, и решил заняться воспитанием сына.
Начались дни тяжелых, часто изнурительных, но приносящих странное моральное удовлетворение тренировок. Маленький Конрад бегал, плавал, бросал камни, карабкался на холм, боролся со сверстниками из числа деревенских мальчишек. Под присмотром отца он так же овладел искусством грамоты, что было редкостью для простого васканского дворянина, но Альбрехт считал, что упражнять нужно не только тело, но и ум.
Скупая похвала из уст отца была для Конрада самой желанной музыкой на свете. Ради этого он бежал так, что сердце готово было выпрыгнуть из груди, и для этого он, с разбитым носом и опухшим лицом раз за разом бросался на своих соперников, как правило, пареньков парой лет старше.
Уже потом Альбрехт сказал сыну, как для того, что бы соперники его дрались упорнее, обещал платить золотой каждому деревенскому мальчишке, что сумеет одолеть Конрада в поединке. Золотой так и остался в баронском кошельке…
Отец часто покидал замок, то творить правосудие в отдаленных землях своего имения, то собрать подати с прочих владений, нарезанных по Лимье мелко и прихотливо. Конрад начал сопровождать его в этих поездках. Он рано увидел, как устроена жизнь, узнал ее несправедливость и непредсказуемость. Он видел нищих и увечных имперских рыцарей, которые владели крошечными наделами, о которых сами же горько шутили, что ложась спать, они ногами оказываются в имении одного соседа, а головой – в имении другого. Видел он и богатых простолюдинов, что продолжали для виду носить едва ли не рубище, а на деле же давали деньги в рост своим же господам.
В этих поездках Альбрехт часто сталкивался с дикими беззакониями и злоупотреблениями, воровством управляющих и прямым разбоем. И везде старался навести порядок, часто самыми жестокими мерами. Конрад видел и отрубленные руки, и воздетые на коль головы беззаконных людей, что промышляли грабя на дорогах, или и вовсе врываясь в селения. Среди них хватало выходцев из знатных семей, которые считали разбой своим естественным правом. Особенно отличались этим представители старой лименожской знати, которых васканцы, захватив Лимье, оставили без имений и средств к существованию.
- Горе побежденным, таков единственный закон нашего мира, что соблюдается везде без исключения. – говорил Альбрехт.
Конрад здоровьем пошел в отца. Его миновали долгие и тяжелые болезни, он быстро рос, наливался силой, и к тринадцати годам догнал уже многих взрослых. Среди сверстников же он выглядел настоящим гигантом. Да он и не чувствовал себя более ребенком. Альбрехт с каким-то изумлением смотрел на рослого, крепко сложенного юнца, который, казалось бы, недавно был мальцом, игравшим с деревянным мечом, и понимал, что упустил что-то в жизни своего сына. Скоро этот юноша покинет отчий дом, что бы получить воспитание при дворе из могущественных феодалов Лимье (сам Альбрехт тоже должен был взять на воспитание сына своего покровителя), унеся с собой последнюю память о своей матери.
Альбрехт был всего шестью годами старше сына, когда привел в свой дом дочь даннайского графа. Даннайцы в Империи почитались варварами, дикарями чуть лучше своих сородичей с Авалака, потому желание породниться с ними, даже с их знатью, сочли дикой причудой, едва ли не безумием.
Казалось бы, вчера прекрасная Дейра переступила порог его дома. Но вот уже больше десяти лет, как ее пепел развеяли ветры.
Горе, навалившееся на него, а потом страшная, хотя и короткая война с полоумным Роже де Труа, а потом война с де Бефами, заточение в подвалах замка Ги де Лиона, чума, забравшая у него отца и брата, постоянные заботы о безопасности имений… Все это унесло с собой юность Альбрехта де Фера, которая так и не успела расцвести.
Ему лишь немного за тридцать, он в полон молодых сил, мускулы как камни, и глаза зорки, а душа уже постарела в бесплодных терзаниях.
Дейры нет, и самая память о ней, за которую Альбрехт так держался, выцвела и потускнела, омытая рекой времени.
Остался сын – единственный сын, и тот скоро покинет его…
- О чем ты думаешь, отец? – спросил Конрад.
Они возвращались с охоты, не шумной псовой охоты, когда рев рогов, крики загонщиков и ржание лошадей оглашают лес на многие мили, а с тихой охоты с луком. Поперек седла Конрада лежала туша молодой косули – сегодняшний ужин в замке.
- Думаю как лучше распорядится твоей судьбой, сын. – ответил барон, не слишком покривив душой.
- Я приму любое твое решение.
- Не сомневаюсь в этом. Ты вырос почтительным сыном, хотя у тебя были многие причины затаить на меня обиду. Но, кажется, нынче мы стали чем-то вроде добрых друзей.
Конрад промолчал, не зная, что ответить.
- Этой осенью я должен буду отослать тебя ко двору. Ни одна сила не заставить меня отправить тебя к Клоду де Труа. Хотя у нас нынче мир с де Труа, но ноги ни моей, ни моего сына не будет на дворе этого чернокнижника и пса Хаоса! Я думаю, отправить тебя к герцогу Балиану. Он всегда был моим другом и союзником. Сам я с удовольствием приму на воспитание его сына…
- Все что я слышал о герцоге Балиане, говорит, что он настоящий рыцарь. У него при дворе есть несколько великих мастеров боя, я хотел бы учиться у них. Так же говорят, у него хорошее собрание книг. Я хочу прочесть их все!
- Похвальное желание. Когда я учил тебя грамоте, но меньше всего ожидал, что ты станешь столь охоч для чтения.
Сам Альбрехт держал дома всего дюжину книг, и это по тем временам было уже немало. Девять из них были романами о рыцарях и героях, а одна – воспоминаниями прадеда Альбрехта о большой войне, в ходе которой Васканцы стали хозяевами Лимье, а две представляли из себя исторические хроники, в которых рассказывалось о временах основания Васканского государства, и войне с проклятым Бурзумхеймом.
Конрад перечел все эти книги немыслимое количество раз, и, наверное, знал многие куски наизусть.
- Похвальное желание, Конрад. Но помни, в твоей жизни будет еще много мастеров боя, много книг, много упражнений и настоящих битв. Не будь таким серьезным, словно уже прожил жизнь! Рассудительность надо заслужить седыми волосами. Я вижу, что ты умен, но порой мне кажется, что твой ум отравляет твою душу. Помни, что наряду с доблестью, честностью и верностью в добродетели рыцаря входит юность! Скажи как бы ты хотел, в самом деле, хотел, а не должен, провести последние недели, когда ты еще не скован долгом и обязательствами?
Речь отца, которого Конрад всегда помнил мрачным и серьезным, показалась ему странной. Но все же, подумав, он ответил.
- Отпусти меня на пастбища, отец.
- На пастбища? – изумился Альбрехт де Фер. – неужели ты всю жизнь на самом деле мечтал стать пастухом?! Или ты решил уподобиться этим лошадиным баронам из нижней Васкании?
Конрад насупился. Но Альбрехт, верный своему слову, продолжил.
- Но раз таково твое желание, то пусть будут пастбища. Я, конечно, мечтал о другом ответе, но раз ты желаешь пожить жизнью пастушка, то быть посему.
Альбрехт хотел бы услышать, что Конрад мечтает поохотиться с ним на горных львов, но обещание есть обещание. На самом деле, хоть он и посмеялся на словах над желанием Конрада провести несколько недель в шкуре простолюдина, ничего странного или противоестественного в том, что бы васканский рыцарь погонял табуны, не было. Сам он в детстве провел два лета на пастбищах, и та жизнь потом долгие годы казалась ему вольной и увлекательной.
Сборы Конрада не заняли много времени. Раз уж он решил жить как пастух, то ему не полагалось ничего, кроме самой простой одежды, да небольшой котомки для провизии. Зная, что возможно придется защищать животных от хищников и конокрадов, Конрад вооружился. Легкое копье на прочном ясеневом древке, и огромный нож, который не позволяла назвать мечом только односторонняя заточка лезвия, а так же лук со стрелами составили его арсенал. В мешочек висевший на поясе он положил трут и огниво, а старая, но все еще неплохо звучавшая кифара должна была скрашивать часы досуга.
Последующие три недели Конрад де Фер вел жизнь, которую нельзя было назвать беззаботной, но и тяжелой она не была. Начавший ездить верхом чуть позже, чем ходить, Конрад отлично разбирался в лошадях и умел управляться с ними.
Альбрехт де Фер, хоть и гордился своей васканской кровью и сам сидел в седле как влитой, все же успел проникнуться частью лименожских представлений о том, что достойно, а что не достойно знатного человека. Он часто подшучивал над теми васканскими баронами, что гордились табунами, в которых коней «как звезд на небе», и называл их «лошадиными баронами» и коннозаводчиками, и потому держал табун, как раз необходимый для обеспечения его дружины боевыми конями, и относился к этому безо всякой страсти и увлечения. Впрочем, любой и «лошадиных баронов» мог так же посмеяться над тем, как Альбрехт сидел над пергаментными листами, рисуя какие-то зубцы и колеса – увлечением Альбрехта были осадные машины, а не животные.
Заботу о своих лошадях он доверил человеку, который лошадей знал и любил куда больше, чем людей.
Лет тридцать назад старому Арно по какому-то облыжному обвинению отрезали язык, и совсем уже собирались отрезать и руку, но вмешался отец Альбрехта, и изувеченного парня отпустили. Старый барон пристроил его к конюшне, и Арно оказался прирожденным конюхом. С лошадьми он готов был проводить сутки напролет. Он чистил их, выезжал, заботился об их здоровье, и со временем стал главным коноводом барона, в каковом качестве и перешел на службу к Альбрехту.
Ныне Арно, как и десять, и двадцать лет назад, заправлял делами конюшни.
Изрытое морщинами лицо и почти лысая голова заставляли его выглядеть стариком, но судя по тому, как ловко он держался в седле, и как стойко выносил самые долгие перегоны, Арно явно не собирался уходить на покой.
Пастбища были для него больше родным домом, чем та каморка, в которой он ютился в замке. Некогда Арно был женат, но жена его давно умерла, а несколько лет назад умерла и дочь, оставив на руках старика своего сына.
Ныне это был крепкий, нахально державшийся подросток лет четырнадцати, который перенимал у деда его ремесло.
Именно с Жано Конрад столкнулся в первый же день на пастбищах. В силу вольной жизни на пастбищах, и привилегий, которыми пользовался его дед, Жано питал меньше почтения к господам, чем прочие простолюдины. Конрада он поначалу воспринял едва ли не как врага, но после того, как с немалым удивлением обнаружил, что господский сын стойко переносит неудобства походной жизни и умело обращается с лошадьми, сменил воинственность на дружелюбный интерес.
У Конрада никогда не было друзей его возраста и его положения. Когда он был совсем маленьким то, конечно, иногда играл со сверстниками, но очень скоро осознание сословной пропасти в положении превратило товарищей по этим редким играм в услужливых до подобострастности льстецов.
Жано таким не был. Вольный воздух пастбищ, которым он дышал, повлиял на характер внука коновода.
Хотя Конрад никогда не был охочим до развлечений, веселым и общительным «своим парнем», во время его пребывания на пастбищах что-то оттаяло в нем. Вместе с Жано (они вели себя в отношении друг друга не как слуга и хозяин, а как равные) он не только ловил отбившихся от табунов животных, клеймил их, перегонял через горные кряжи.
Он купался в реке, ловил и жадно ел раков, лежал на прибрежном песке, воровал фрукты из садов селян, пробовал пить кислое молодое вино, рассказывал и слушал у ночных костров истории былых времен...
Конрад почти до черноты загорел, исхудал и стал казаться еще старше.
Стояла чудесная погода, как всегда уходящим летом, теплая, но не одуряюще-жаркая, время, когда гнус осаждал табуны тучами, не давая житья ни людям, ни животным, уже миновало, и лошади радовались сочными травам и привольному житью, нагуливая бока и наливаясь силой.
Следом за табунами благородных могучих животных, гнали стада мелкого скота, коз и овец, что подъедали низкую жесткую траву.
Однажды ночью случилось странное.
Конрад крепко спал, положив голову на вытертое седло.
Его разбудил испуганный скулеж одноухого пса, что помогал им пасти животных.
Вообще-то этот пегий, кудлатый, на удивление уродливый зверь был ростом мало не с теленка, и отличался бойцовским нравом. Сейчас же он тоскливо подвывал, и скоблил когтями землю. Конрад, изумленный таким его поведением, сел, стремительно сбрасывая сон.
Еще через несколько мгновений все животные словно сошли с ума, лошади испуганно ржали и метались, козы и овцы блеяли на свой лад.
Конрад поднялся было, но тут удар, пришедшийся откуда-то из-под земли сбил его с ног.
Некоторое время казалось, что мир сейчас расколется на части, земля ходила ходуном, но очень скоро это прекратилось.
Потрясенный Конрад вскочил, и вместе с остальными пастухами начал сгонять животных, которые в панике успели разбежаться. Больше подземные толки не повторялись.
Когда утром взошло солнце, стало очевидно, что колебания земли никак не повлияли на окружающий мир. Возможно, в домах и были какие-то повреждения, но природа словно не заметила случившегося.
Весь день разговоров было только о землетрясении.
Одни утверждали, что это трясут землю старые боги, когда-то заточенные в подземелье, другие, что это перемещаются в подземных норах гигантские чудовища, способные проглотить за раз целого быка.
Больше земля не колебалась.
Утром следующего дня Жано подошел к Конраду неожиданно мрачный.
- Я хочу показать тебе нечто странное.
На прибрежных камнях лежала мертвая овца. Тело ее было покрыто странными ранами, непохожими на раны, которые оставляют клыки или когти любого из известных Конраду зверей. Так же тело овцы было сдавлено, словно в чьих-то смертоносных объятиях.
- Что могло таким образом убить овцу? – спросил Конрад, рассматривая странные раны, оставленные маленькими ртами со множеством зубов.
- Это же я хотел спросить у тебя.
- Никогда не слышал ни о чем подобном! Странное существо.
-Может быть это не животное?
- А что же?
- Может быть это злые духи?
- Духи не пьют крови. – сказал Конрад. – Иначе, какие бы они были духи?
Прозвучало как будто разумно.
Прозвучало как будто разумно.
Что бы туша овцы не пропадала даром, ее решили отдать собакам.
Но псы отказались есть еще совсем свежее мясо, и мальчики отволочили тушу от воды и забросали камнями. Зачем они это сделали, ни Конрад ни Жано не смогли бы объяснить сами.
На следующее утро нашли еще одну овцу, убитую подобным образом.
- Что бы это ни было, оно не остановится. Оно, как волк почуяло легкую добычу. Надо уходить из этой долины. - сказал Жано.
- Здесь еще полно травы. – возразил Конрад.
- Да, полно травы и есть нечто, которое выпивает из овец кровь! А если оно решит напасть на жеребенка? Или даже на одного из нас?
- Надо изловить его!
При этих словах Конрада Жано, который был парой лет старше и физически не слабее Конрада как-то ощутимо сник. Ночное чудовище пугало его. Он, хотя и не имел представления, как оно выглядит, воображал кровопийцу огромным, способным справиться с быком.
- Боишься? – усмехнулся Конрад. Впервые он в чем-то по-настоящему превзошел товарища. Воспитание воина, которое он получал, копьецо и большой нож, которыми он располагал, а так же свойственная юности самонадеянность сейчас заставляли его вести себя так заносчиво.
- Да. – кивнул Жано. Будь это волки, или…
- Боишься! – протянул Конрад. – Не думаю, что оно такое могучее. Было бы оно посильнее и побольше, нападало бы на лошадей. Оно вряд ли больше волка.
Это отчего-то не убедило Жано.
- Вы как хотите, мастер Конрад. – перешел он на официальный тон. – А я за то, что бы увести стада с этой долины. Так оно надежнее.
- Трусливое решение. – фыркнул Конрад.
- Разумное.
Но старшие пастухи тоже решили поступить «трусливо и разумно» и табуны были перегнаны через невысокий горный кряж.
Конрад же был одержим идеей изловить чудовище. Он так же слабо представлял, чем оно может оказаться, но маленькие раны на тушах овец почему-то внушали ему уверенность, что кровопийца вовсе не так страшен, как говорят пастухи. Что взять с этих плебеев? они суеверны и трусливы по природе своей, и у них нет такого грозного оружия, как у него.
Вечером внезапно разразилась гроза, которая так же быстро и прошла, но теперь погонщики блуждали в полумраке, что бы согнать обратно разбредшееся было стадо.
Все время пребывания на пастбищах Конрад вел себя так, словно он и в самом деле простой подпасок, признавая право старших пастухов командовать им. Но сейчас он поступил именно как господский сын, которому никто не указ.
Весь день убеждавший себя, что любой подвиг ему по плечу, Конрад изловил молодую овечку, накинул ей на шею веревку, вскочил в седло, и отправился обратно в долину, где совершены были нападения странного чудовища.
Гроза давно миновала, оставив в воздухе лишь свежесть, одна из лун взошла в зенит, вторая прибывала, и было довольно светло.
Ехавший на лошади Конрад чувствовал себя без малого сказочным героем. Почему-то ему казалось, что он обрел огромную силу, что рука его не уступил руке самого Эфея, и едва ли не слышал здравницы в свою честь.
Через пару часов он оказался на месте их прошлой стоянки.
Без труда отыскав место, где были найдены тела овец, Конрад привязал обреченное на роль приманки животное к кусту, сам отошел на несколько десятков шагов и сел в засаду. Свою лошадь он привязал к дереву в небольшом перелеске, и, взобравшись на старую, уродливую от времени липу, принялся ждать.
Он натянул тетиву своего лука, загодя наточил копье и нож, и чувствовал себя во всеоружии. В том же случае, если чудовище окажется сильнее и опаснее, чем он думал, Конрад рассчитывал на скорость своего коня.
Чем дольше длилось ожидание, тем менее праздничным становилось настроение Конрада. Сначала тучи заволокли небо, и в темноте Конрад уже не казался самому себе таким крепким и отважным бойцом, как при свете. Старые детские страхи вдруг вылезли из теней и напомнили о себе. Он то и дело вздрагивал, в каждом шорохе слыша приближение монстра, что высосет из него кровь.
Что бы приободрить себя, Конрад под нос мурлыкал старые воинственные песни, но это слабо помогало.
Люди – дети солнца, рожденные для света, ночь всегда пугала и будет пугать их, если не тем, что реально таится в ней, то воспоминаниями о том, что некто скрывалось в ночи, отгоняемое лишь огнями костра, у которых теснились предки людей…
Можно убедить себя, что ты любишь ночь, с ее покоем, странными звуками, с ее бархатистой мглой. Но все равно где-то в костях будет сидеть страх. Страх перед Тем Что Ходит В Ночи.
Конрад проклял свою любовь к чтению. Там, где простолюдин или безграмотный дворянин вообразил бы себе только самых расхожих чудовищ из легенд, начитанный Конрад видел уже тварей Изначальной Тьмы, для которых лили кровь на алтари безумные владыки Старого Бурзумхейма и сгинувшего во чреве земли Сияющего Экрона…
А потом пошел дождь, неожиданно холодный, предвестник наступающей осени.
Эта вполне осязаемая неприятность странным образом разогнала потусторонние страхи.
Конрад зябко кутался в свой плащ, и чувствовал себя уже не героем-борцом с чудовищами, и даже не окруженным таинственными опасностями, забытым и позаброшенным, а просто глупцом. Было холодно, сыро, скучно, нестерпимо хотелось спать и затекали от долгого сидения на ветке зад и ноги.
Все началось, когда разочарованный Конрад уже готов был бросить свою охоту.
Он, несмотря на неудобную позу, начал засыпать, и потому не сразу обратил внимание на движение у воды.
Но что-то несомненно ползло от реки!!!
Конрад сбросил оковы сна, и до рези в глазах всматривался в черноту, что шевелилась в начавшем подниматься над рекой тумане.
Оно не было большим!
Насколько мог видеть Конрад, существо было не больше бурдюка с водой… если это было оно все, а не какая-то часть…
Неужели огромная змея?!
К змеям Конрад, как и многие, испытывал иррациональный, неподотчётный воле страх, не имевший ничего общего со страхом перед их ядом.
Существо все ближе подползало к несчастной овце, которая перед лицом опасности сбросила с себя свойственное животным этого племени безразличие, и испуганно блеяла, слабо натягивая державшую его веревку.
Такая странность в поведении овцы заставила Конрада насторожиться еще больше. Он слышал о завораживающей силе змеиного взгляда. Неужели он действует даже ночью?!
Соблазн спрыгнуть на спину коня, и помчаться прочь был велик как никогда.
Конрад наложил стрелу, прицелился и… размокшая под дождем тетива послала стрелу недостаточно сильно, и та зарылась в траву, не причинив скользящему монстру никакого вреда.
Конрад наложил вторую стрелу, натянул тетиву много сильнее…
В этот раз ему показалось, что стрела попала в цель, но видимого эффекта это не произвело. Лук был практически бесполезен!
Конрад, кляня свою самоуверенность, царапая руки и беззащитный из-за задравшейся рубахи живот, скользнул вниз по древесному стволу.
Он не был уверен, что ночная тварь ему по силам, но все еще верил, что в случае чего может убежать.
Держа наизготовку копье, Конрад устремился навстречу врагу.
Несчастная овца причитала от ужаса и в ее голосе слышались почти человеческие нотки.
Тут ветер разогнал тучи, и Конрад в свете луны увидел своего врага.
Да, тело его, в самом деле, было с бурдюк для воды…
Это была не змея. Тварь скользила на множестве гибких, подвижных щупалец, каждое из которых было длиной не меньше трех футов. У существа не было видимых глаз, зато виднелся рот, украшенный клювом, похожим на птичий.
Конрад на миг застыл от ужаса.
Существо было омерзительно само по себе, но это не объясняло страх, вдруг сжавший его сердце ледяной ладонью великана.
Да, несомненно, оно опасно, но и дикий кабан опасен…
Страх же был непомерен, Конрад не мог даже вздохнуть.
Тут овца начала рваться с утроенной силой, раскачивая куст к которому была привязана.
Одновременно прошел и сковывающий движения ужас.
Конрад пырнул копьем похожее на мешок туловище, остро отточенный наконечник пробил не показавшуюся слишком прочной кожу неведомой твари, и она противно заклекотала, забила мускулистыми щупальцами. Удар одного из них пришелся Конраду по ноге. Ощущение было, словно по голени, что есть сил стеганули тяжелой веревкой. Конрад отскочил на шаг назад, выдергивая копье.
Тварь последовала за ним, все так клекоча и разевая свой клюв. Конрад догадался, что существо слепо, и ориентируется на слух или на запах.
Конрад отскочил еще на шаг, замахнулся копьем и вновь поразил тварь. Щупальце обвилось вокруг древка, но Конрад успел вырвать его из липкого объятия.
Вновь прыжок в сторону и удар копья…
Прыжок и удар.
Но хотя копье всякий раз поражало бесформенное тело твари, это внешне никак не сказывалось на ней. Тварь была исключительно живуча, или же и вовсе бессмертна. Конрад никогда не слышал о подобных существах, не знал, с чем же он столкнулся.
Конрад не успел упредить новый бросок существа. Поскользнувшись на мокрых после дождя камнях, подросток чуть не растянулся во весь рост. Падая, он успел подставить руку, и уже готов был вскочить, но тут щупальце обвилось вокруг его запястья.
Конрад вскрикнул, не столько от боли, хотя хватка оказалась крепкой, сколько от отвращения. Он все еще пытался встать, но тут другие щупальца оплели его ноги. Конрад завопил громче, в этот раз уже от настоящей боли – руку словно окунули в кипяток.
Свободной рукой Конрад выхватил свой большой нож, и что было ударил по одному из тянувшихся ноге щупалец. С чавкающим звуков клинок отсек щупальце, и оно забилось на земле. Конрад, крича уже не от страха, а от ярости и предвкушения победы, снова занес нож.
Следующий удар отрубил второе щупальце. Хватка остальных ослабла. Существо все же было способно чувствовать боль.
Оно оказалось умнее, чем можно было подумать – почуяв угрозу поражения, тварь не стала драться до последнего вздоха. Отпустив Конрада, она заскользила на щупальцах куда-то в сторону реки.
Конрад издал торжествующий вопль.
Он подхватил выпавшее из руки копье, и бросился вдогонку.
Существо перемещалось не столь быстро, как вначале, сказывалась потеря щупалец и другие раны, но все же быстрее, чем можно было ожидать создания, лишенного ног.
Конрад в несколько прыжков догнал его, и ударил копьем. Тварь заклекотала, отмахнулась щупальцем, и продолжила убегать. Конрад гнался за ним, и раз за разом тыкал в бесформенную тушу копьем, но это не могло убить существо, которое или было невероятно выносливо, или жизненно важные органы его располагались где-то до куда наконечник не доставал.
Почему-то Конрад думал, что тварь будет искать спасения в реке, но вместо этого она устремилась по прибрежным камням вверх по течению.
Конрад не намерен был упускать такую редкую дичь, но прыгая по скользким камням, он несколько раз оступился, и больно ушибся, один раз ему показалось, что и вовсе сломал руку. Пока он пришел в себя (а корчась от боли на камнях Конрад был почти беззащитен, и оставалось только благодарить небеса, что тварь была слишком ранена и напугана, что бы напасть), существо было уже далеко.
Снова заморосил дождь.
Конрад побрел по следу твари – кровь, или какая-то другая жидкость, лившаяся из ран, оставляла на камнях легко заметные следы, еще не смытые дождевыми струями.
След привел его к небольшой, едва ли в сотню футов, сильно осыпавшейся и поросшей там и здесь кустами и деревцами скале.
Ничем не примечательная скала, какие во множестве встречались на берегах реки.
Ругаясь на чем стоит, уставший и все еще страдавший от боли Конрад, добрел по следу до черного провала пещеры. Вход был достаточно широк, что бы в него мог протиснуться человек и более крупного сложения, чем юный Конрад.
Но, разумеется, лезть под землю он был не готов. Конрад несколько раз пырнул копьем в черноту пещеры, но оказалось, что это не просто ниша в скале, а именно лаз куда-то в бездны земли.
Раздосадованный такой неудачей, Конрад побрел обратно.
Но чем дальше в памяти оставались первоначальный ужас перед тварью, и опасности схватки, тем больше Конрад преисполнялся уверенности в себе и гордыни.
Да чудовище оказалось небольшим, но смертельно опасным, лишь боги ведают, из каких бездн Тартара оно выбралось. А он сумел одолеть его! Возможно скоро оно околеет от полученных ран.
Конрад несколько раз громко выкрикнул девиз своего рода, и свирепо, как ему показалось, хохотнул.
- Даже адские твари не устоят перед добрым мечом в руке настоящего рыцаря. – сказал он сам себе, пробуя фразу на вкус. Прозвучало напыщенно, но его устроило.
На берегу, где разыгралась их схватка, Конрад нашел два все еще слабо извивавшихся щупальца, и решил забрать их с собой. Они рефлекторно бились, когда он пронзал их гибким ивовым прутом, и даже пытались обвить его руки, но теперь Конрад их уже не боялся. Он увидел, чем существ о высасывало кровь из овец, и нанесло ему рану. Каждое щупальце заканчивалось присоской, снабженной крошечными, но острыми зубами.
- Какая мерзость, только и сумел сказать он.
Наконец, насадив щупальца на прут (жизненная сила существа была велика, но все же конечна, очень скоро судороги их стали совсем слабыми, а потом и вовсе прекратились), Конрад отправился в обратный путь, все так же ведя на привязи овцу, которую считал едва ли не боевым товарищем. Овец он в своей короткой жизни зарезал множество, и никогда не считал их одушевлёнными тварями, но это животное, возможно спасло ему жизнь. Конрад догадался, что тот страх, который обрушился на него, происходил не только из его собственной души, но и каким-то неведомым, магическим способом был внушен ему подземной тварью. Что-то вроде взгляда змеи…
Когда Конрад вернулся к лагерю, его встретил неласковый прием.
Но сидя в седле, он величественно, как ему показалось, подбоченился, скривил презрительную, как думал, гримасу, сказал.
- Трусы.
И швырнул оземь прут, на который были насажены щупальца твари.
Пастухи испуганно отскочили от них.
- Я поразил эту тварь своим копьем и вот этим ножом! В мире нет ничего, что могло бы устоять под ударами доброго меча, если это меч в руке рыцаря.
Фраза была почерпнута им из книг, и в других условиях его бахвальство выглядело бы смешным. Но щупальца неведомой твари в самом деле лежали на земле.
Конрад спрыгнул с седла. Пастухи смотрели на него полными изумления глазами. Жано почему-то сердито кусал губу, но восхищение читалось в его взоре.
- А если появятся еще чудовища, их я тоже убью! А теперь не мешайте воину, утомленному ратными трудами, отдыхать.
С этими словами он залез в шатер, где очень скоро уснул мертвым сном без сновидений.
Следующие несколько дней Конрад чувствовал себя если не героем легенд, то, по крайней мере, героем легенд недалекого будущего.
Пастушьи обязанности он почти забросил, целыми днями бесцельно валялся на берегу реки, или скакал по взгорьям, на скаку поражая копьем воображаемых врагов. Пастухи, впрочем, перечить ему не решались, во-первых потому что помнили, чей он сын, а во-вторых Конрад в самом деле был герой. Отсеченные щупальца они видели своими глазами, и даже осторожно потыкали в них палкой. Конрад сначала всюду таскал с собой зловонные трофеи, а потом повесил их сушиться на ветви дерева. Птицы не клевали их, и даже мухи брезговали плотью твари из нижнего мира.

- Мастер Конрад. – Жано с некоторых пор стал обращаться к господскому сыну с подчеркнутой официальностью. – Мастер Конрад, у меня есть небольшая просьба.
- Говори дружище. – кивнул Конрад.
Все-таки быстро он обрел и горделивую посадку головы, и особый снисходительный тон, и способность смотреть чрез низшего по званию, словно через стекло. Это все сидело в его крови. Да, но это кровь героя! Герою можно.
- Мастер Конрад, я не хочу быть коноводом. Это достойная работа, но мне она не нраву. Мастер Конрад, возьмите меня к себе в солдатом.
- Я еще не рыцарь, что бы набирать солдат.
- Но вы станете рыцарем. Я крепкий, сами знаете, и умею обращаться с дубиной и ножом. Из меня получится хороший боец.
- Что-то я не заметил в тебе особой отваги несколько ночей тому назад. – усмехнулся Конрад.
- Простите. – Жано склонил голову, и кажется, в этом не было ничего наигранного. – Я струсил, но это не повторится.
- Я подумаю.
Конрад действительно поразмыслил над этой идеей. Жано ему нравился. Правда, со времени победы над чудовищем Конрад начал смотреть на него свысока, но учитывая разницу в положении, это естественно. Парень он, в самом деле, сильный и ловкий, и испугался только неведомой твари, от волков ему уже доводилось отбиваться. Да, такой может быть славным солдатом. Надо будет поговорить с отцом.
Меж тем ночи становились все холоднее и длиннее, солнце все еще ярко светило, но уже не столь хорошо согревало. Приближалась осень, заканчивались странные каникулы Конрада. На деревьях становилось все больше желтых листьев. За Конрадом приехал отец.
С изумлением он рассмотрел высохшие на солнце щупальца чудовища, уже совершенно зажившую рану, оставленную присосками на запястье сына, выслушал гордое повествование Конрада о своей схватке с порождением подземных бездн.
Лишь пару раз, когда Конрад слишком уж патетически всплескивал руками, и слишком уж высоко задирал подбородок, по лицу Альбрехта пробежала легкая тень неудовольствия. Но он промолчал. Конрад совсем еще мальчишка, лицо еще не ведало бритвы, и разве не естественно гордится ему своим подвигом? Что же до обуявшей сына гордыни, Альбрехт был уверен, что очень скоро она выветрится из головы мальчика, когда он попадет ко двору Балиана, где увидит настоящих героев.
Но все же, каков молодец? Альбрехт ощущал гордость за сына, тем грустнее ему становилось от мысли о предстоящей разлуке.
Однако судьба преподнесла новый сюрприз, и оставила Конрада в родительском замке еще на несколько месяцев…
Альбрехт все-таки отправился с сыном на охоту, и там молодой горный лев прыгнул Конраду на спину, сбил его с ног, и пустил уже в ход свои жуткие когти... Не будь на нем кольчуги, Конрад погиб бы на месте, но доспех и плотная одежда спасли его от первого броска хищника, а через мгновение Альбрехт уже пронзил его насквозь копьем.
Ключица, правая рука и пара ребер Конрада оказались сломаны, и его, оглушенного и страдающего от боли, привезли домой.
Юный организм быстро залечивал раны, но Конрад, страдал от вынужденного безделья и воспринимал свое ранение как позор. Он уже уверовал, что ему по плечу любой зверь, и тут случилось такое…
Потом осенняя распутица обратила дороги в кашу, потом разлились от дождей реки, и началась промозглая долгая осень, предшествующая краткой лименожской зиме. Поездку к Балиану пришлось отложить до весны.
Конрад почти оправился от ран, и уже думал возобновлять свои упражнения, ведь за время вынужденной неподвижности рука его утратила всякую силу и ловкость.
Он часто подходил к стене, на которой корчились его трофеи.
Высохнув, щупальца вовсе не казались внушительными трофеями, чуть толще веревок, скрученные темные куски плоти. Только присоски, усеянные зубами, по-прежнему выглядели грозно.
Конрад смотрел на них, вновь и вновь возвращаясь в ту жуткую ночь.
Каждый герой когда-то должен убить свое первое чудовище.
Однажды ночью Конрада разбудил осторожный стук в дверь. Он быстро поднялся.
- Кто здесь? – недовольно спросил Конрад.
- Мастер Конрад. – прошелестел шёпот за дверью. – мастер Конрад, это Тьери!
Конрад изумился и открыл дверь. На пороге стоял перепуганный подпасок, один из друзей Жано. Он мял в руках шапку и выглядел усталым, грязным и напуганным , наверное, проделал долгий путь по осенней распутице.
- Что случилось? Почему ты ночью здесь? Как прошел мимо стражи? Да входи уже!
- Мастер Конрад…
- Я знаю, как меня зовут! Говори, что тебе нужно!
- Жано пропал! – наконец выпалил Тьери.
- Это плохо, но при чем здесь я?
- Мастер Конрад… мы перегоняли стада обратно, и оказались в тех же местах где… ох… где вы убили чудовище. Мы встали только на одну ночь. И чудовище напало снова. Оно убило молодого жеребца. Мы все решили, что надо уходить тотчас же. Мы перегнали стадо через …
- Дальше!
- Жано вернулся. Он все время говорил, что если вы сумели одолеть чудовище, то и он сумеет. Взял копье, взял топор и ушел. И так и не вернулся. Днем мы пошли его искать… нашли только кровь, пятна крови… мы пошли по этим следам. Они привели нас к пещере, о которой вы говорили…
- Но как такое может быть?! Я же убил его! – Конрад готов был с кулаками наброситься на принесшего дурную весть Тьери, хотя бы и кулак у него сейчас был только один. В запале он позабыл, что только загнал тварь в подземелье, а потом уже уверил себя и всех прочих, что расправился с ней…
- Я не знаю, мастер Конрад. – всхлипнул Тьери. – Но Жано пропал.
- Не плачь!
Конрад сел, и обхватил голову руками. Голова у него шла кругом. Выходит неведомая тварь, победу над которой он праздновал несколько недель, выжила и продолжает убивать. Он скрипнул зубами от горечи и бессилия.
Что же делать? Бежать к отцу, рассказать ему, как все было и надеяться на его помощь?
То что Альбрех без усилий справится с ночной тварью, не подлежало сомнению. Он так же может послать своих людей, двух или трех опытных головорезов, каждый из которых потерял счет убитым еще до того, как Конрад начал ходить.
Но поступить так значило опозорить себя, оказаться в глазах отца и всех прочих трусом и лжецом. Трусом и лжецом…
Конрад застонал, как от физической боли.
- Что с вами, мастер Конрад.
- Я думаю. Думаю… как ты проник в замок, Тьери?
- Один из стражников мой дядя.
- Ох и перепадет ему, если отец узнает. Стой! Это мысль. Раз он сумел впустить тебя, он сумеет выпустить меня. Нас.
- Что вы хотите сделать?
- А ты как думаешь? Я собираюсь изловить эту тварь и прикончить ее второй раз!
Ругая свою неповоротливость, Конрад принялся одеваться. Тьери сначала изумленно смотрел на него, не понимая, что случилось с ловким Конрадом.
- Я сломал руку и ключицу!!! – прошил Конрад. – Помоги мне, во имя неба!
Тьери бросился на помощь. Поскольку ремеслом камердинера он не владел, вреда от его помощи было лишь немногим меньше пользы.
- Но как вы с вашей рукой…
- Не твоего ума забота! – огрызнулся Конрад, осторожно пробуя согнуть руку в локте. Кость уже срослась, у детей и подростков заживление ран происходит быстро. Но мышцы и сухожилия за время пребывания в лубке ослабели, и болели от малейшего усилия. Не было и мысли драться этой рукой, он и ложкой-то пока орудовал не без труда.
- Ладно, веди меня к своему дяде…
- А господин барон? Разве вы не скажете ему?
- Нет! Это моя битва.
Конрад выбрал себе оружие – тот самый большой нож, что хорошо послужил летом. Большего ему не позволяла рука. Но он был уверен, что хватит и этого. Левой рукой он владел так же хорошо как правой. На самом деле никакой уверенности в победе он чувствовал, но запрещал себе даже тень сомнения.
Стражник, дядя Тьери изумился, когда увидел господского сына с заткнутым за пояс оружием.
- Скажешь, что это я приказал себя пропустить. Вся ответственность на мне.
- Но мастер Конрад…
- Кто из нас двоих наследник этого замка? – взвился Конрад. – Ты слышишь, я приказываю тебе пропустить меня!!!
После короткого препирательства стражник подчинился напору баронского сына.
Впрочем, вся перепалка велась шепотом, что бы не услышали те товарищи стражника, что сейчас играли в кости теплой караулке, оставив бдить на промозглом ветру и дожде только одного – вытянувшего несчастливый жребий. Разумеется, скоро они попадутся на этом, получат страшный разнос, кого-то высекут, кто-то получит по зубам лично тяжелым баронским кулаком, что подтянет дисциплину на некоторое время… а потом все начнется сначала.
Войны не было уже несколько лет, потому странно казалось жить так, словно под стенами замка стоит вражеская армия…
Конрад, конечно, подумал донести на них отцу, но сейчас такое падение нравов в среде солдат было ему выгодно.
Выскользнув через узкую дверь, Конрад и Тьери быстро пробежали почти милю расчищенного от леса и даже кустов пространства перед замком, добрались до привязанной у леске лошади. Крепкое ширококостное животное кажется и не почуяло, что на нем теперь не один, а два всадника.
Конрад мало думал о том, что случится, когда поутру отец обнаружит его отсутствие, и к чему все это приведет в конце концов.
Его жгли две мысли, два чувства. Его терзал стыд за свою похвальбу, за свою ложь, и ему было жаль Жано. Шансов, что внук главного
коновода жив, почти не было.
Ночное путешествие было намного дольше, труднее и печальнее, чем в первый раз. Подростки мерзли и страдали от неудобства. Все-таки сидеть на лошади вдвоем – не самое привычное занятие даже для умелых всадников. У Конрада разболелись от тряски и сырого холода все его переломы. Дергающая боль была столь сильной, что он чувствовал себя не тринадцатилетним юнцом, а ветхим старцем. Через некоторое время лошадь все же начал уставать, пришлось пускать ее шагом.
Иногда один из наездников спрыгивал со спины утомлённого скакуна, и трусил рядом. Ноги скользили по мокрой, раскисающей земле. Как правило этим наездником был Тьери. Конрад не возражал.
Хотя гордыня его была велика, и в других условиях он ни за что бы не дал напарнику превзойти себя хоть в чем-то, но сейчас он понимал, что лишь недавно оправился от тяжелых ран, и это ему предстояло драться с тварью, которая стала настолько сильной, что способна убить лошадь…
Когда Конрад и Тьери оказались на месте, уже начиналось стылое осеннее утро. Шел липкий мокрый снег, который тут же таял. Солнце бессильно пыталось пробиться сквозь завесу туч.
Ветер пронимал до костей. Конрад посмотрел на место, где, как ему казалось, он обрел славу убийцы чудовищ.
Лишенная летней зелени поляна казалась меньше, и выглядела странно печальной.
- Мастер Конрад… а вы не боитесь?
Летом Конрад задрал бы подбородок так, что заболела шея, и сквозь губу процедил что-то вроде «неужели ты принимаешь меня за одного из вас». Но сейчас посмотрел в глаза пастушку и честно сказал.
- Боюсь. Но трус и герой чувствуют одно и то же. Их отличает, как они действуют.
Это была чужая фраза, почерпнутая им опять же из книг. Но на Тьери это произвело впечатление глубинной мудрости.
- Я не прошу тебя помогать мне в сражении, но помоги мне подготовиться.
Конрад и Тьери орудуя ножами, надрали коры с деревьев, и сделали из веток факелы.
Когда они подошли к черному провалу пещеры, Тьери замедлил шаг. Видно было, что он боится до дрожи в коленях. Конрад чувствовал то же самое, но старался не подавать виду.
Он поднял глаза к небу, надеясь увидеть хотя бы слабый солнечный луч, но небо нависало над ним свинцово-серое. Порыв ветра бросил в лицо липкого снега.
- Я убью эту тварь. – сказал он. В левой – здоровой – руке Конрад держал обнаженный нож. В правой факел. Ему не хотелось спускаться в эту черную дыру, из которой тянуло сыростью и смертью, что бы сражаться там с выросшим чудовищем.
- Поджигай. Надолго этих факелов не хватит, но я не собираюсь возиться там вечно. – сказал он, стараясь придать голосу насмешливое выражение. Он в самом деле сумел выдавить из себя улыбку. Она вышла кривая и скорее испуганная, чем лихая, но что получилось… Тьери дрожал как лист на ветру.
Конрад снова поднял глаза к небу. Теперь это сырое, серое небо казалось самым прекрасным, что он видел в жизни.
Ему было всего тринадцать лет, болела сломанная рука, было страшно и очень, очень хотелось жить…
Конрад втянул голову в плечи, и ступил в пещеру.
Сначала лаз был широким, он шел по нему так же спокойно, как по коридору. Под ногами попадались старые головни от костра, какой-то мусор. Верно, раньше в этой пещере ночевали пастухи или охотники. Но сейчас поверх рукотворного мусора то там, то здесь были видны высохшие, обратившиеся в мумии трупы мелких животных. Если бы Конрад вздумал присматриваться к ним повнимательнее, то увидел, что они покрыты круглыми ранами, которые оставляли зубастые присоски.
Потом пещера сузилась и занизилась, приходилось пробираться согнувшись, почти на четвереньках. Сердце бешено колотилось в груди. Взглянув на острие ножа Конрад увидел, что оно подрагивает.
Факел быстро прогорал, Конрад запалил от него другой. Мелькнула трусливая мысль, что возможно факелы его выгорят раньше, чем он наткнется на врага, и он сможет вернуться, не посрамив формально своей чести.
- Нет, тогда я буду отрывать куски ткани от своей одежды, и освещать путь ими. – вслух сказал он, надеясь, что звук собственного голоса придаст ему сил. Голос прозвучал неуверенно.
Конрад повернул голову назад. Еле заметное пятно света, все еще различимое в полумгле, манило к себе. Он все еще мог бежать. Мог.
Факел разгорелся в полную силу. Правая рука нестерпимо болела, словно он нес в ней не легкую палку, а лом. Пещера вновь стала выше и шире. Конраду показалось, что он видит нечто похожее на тварь, с которой дрался летом. Но когда он подошел поближе, то понял, что зрение подвело его. Это был всего лишь камень.
- Эй, тварь из подземелья! – крикнул подросток. - Я Конрад де Фер, вызываю тебя на бой! Я отомщу тебе за моего друга Жано!
Разумеется, никто не ответил ему.
Конрад думал, что ему придется забраться едва ли не во чрево земли, но на самом деле он не ушел и на сотню шагов вглубь пещеры, когда услышал шуршащий звук. Неверный дрожащий свет факела выхватил из темноты жуткие очертания.
Чудовище стало большим!
Что там большим, огромным!
Его тело было с бочонок для пива, щупальца же толщиной в ногу крепкого сложенного человека. Почуяв присутствие Конрада оно приподнялось на своих мускулистых конечностях, и оказалось ростом почти четыре фута. Раскрылся жуткий клюв из которого донеслось не то пронзительное клекотание, что он слышал летом, а зловещий срежет, от звуков которого у Конрад поднялись дыбом волосы.
А еще в тот же миг нестерпимо заболела голова.
Те щупальца, на которые тварь не опиралась, продолжали извиваться, словно танцуя какой-то уродливый танец. На конце каждого из них скалился зубами маленький жуткий рот. От существа пахло тухлым мясом, и чем-то еще, много более отвратительным.
Конрад замер на месте, но лишь на мгновение.
А потом, перекрикивая боевой клич чудовища, он завопил во всю силу легких, от страха, от ярости, от вдруг поднявшегося в груди возмущения.
Эта тварь, возможно, и не была демонической сущностью, но она несомненно выползла из преисподней, ей было не место в этом мире, не место под светом солнца и звезд. Она была чужой этому миру, совершенно чужой, сам ее облик оскорблял взор.
Но насколько же оно стало больше…
Теперь у Конрада не вышло бы колоть его копьем, и ловко уворачиваться от ударов щупалец. Тяжелый нож, которым он подрубал молодые деревца, выглядел жалким оружием.
Да и сам себе он теперь казался слабым, жалким, ничтожным на фоне этой слепой силы.
Но он не дал существу применить свою примитивную магию. Еще летом он понял, что оно каким-то непостижимым образом может посылать импульс страха своей жертве, но не может делать этого, когда само напугано, или сражается.
Да мысль о бегстве мелькнула, мелькнула как искра в ночной мгле. И погасла.
- Герой умирает один раз, а трус – тысячу.
Конрад де Фер шагнул вперед, сжимая одной рукой факел, а другой нож.
Хотя у существа не было глаз, оно на мгновение подалось назад, наверное, ощутив своей гладкой, блестящей кожей, исходящий от факела жар.
Огромное, похожее на бревно щупальце метнулось в его сторону. Конрад успел отпрянуть, и ткнул ножом прямо в раззявленый рот. Щупальце мгновенно рванулось обратно. Он сумел отбить еще два таких броска, но долго это продолжаться не могло.
Существо снова осело на камни, и, издав оглушительно громкий клекот, всей своей массой бросилось на Конрада.
Конрад встретил его, ткнув факелом куда-то в район клюва.
В тот же миг его смяло, опрокинуло на камни.
Выпавший из руки факел откатился в сторону, и теперь жалко чадил среди мокрых камней. Через несколько мгновений он потухнет, и все погрузится в чернильную тьму.
Страшные щупальца обвивали его ноги, подтягивая к жуткому клюву.
Конрад вопил от ужаса, но этот ужас не сковал его мертвой хваткой.
Он рубил, резал, колол, не глядя, наотмашь кромсал упругую плоть существа, которое шипело, клекотало, скрипело, видимо тоже охваченное яростью, но никак не могло ухватить эту странно проворную и больно огрызавшуюся дичь.
Рты-присоски не могли причинить одетому Конраду никакого вреда, но удары щупалец причиняли ему тяжелый ущерб. Ему казалось, что его бьют ногами несколько дюжих молодцев. Несколько раз он поднимался и снова падал, сбитый с ног ударом. Он сумел пригвоздить оно из метнувшихся к нему щупалец ударом ножа, и оно вырвалось, разрезав свой рот-присоску пополам.
Воспользовавшись секундной передышкой, Конрад выдернул из-за пояса еще один факел и ткнул его в тлеющие остатки первого. В тот же миг новый удар щупальца, пришедшийся в живот, опрокинул его навзничь, оглушённого, со сведенными болью внутренностями.
Но он не выпустил ножа.
Тварь наползала на него. Клюв вцепился в правую ступню.
Подавшись всем телом назад, и иступлено нанося удары свободной ногой, Конрад сумел освободиться, оставив существу сапог.
Факел моргнул и погас.
Конрад остался в полной темноте один на один с тварью, для которой мрак был родным домом.
Хромая на босую ногу, Конрад пятился назад, поводя перед собой ножом.
- Ты выросла, тварь из нижнего мира. – пробормотал он окровавленными губами. – Выросла и стала сильнее. Но я все равно убью тебя.
Возможно, если удастся выманить существо из пещеры, у него еще будут шансы…
На помощь Тьери рассчитывать не приходится, но там, наверху, при свете, он что-то придумает!!!
И в этот миг щупальце обвилось вокруг вооруженной руки. Хватка была столь сильной, что Конраду показалось, что сейчас ему вырвут руку из плеча, но этого, разумеется, не случилось, он просто упал, и падая выронил нож, который беспомощно звякнул о камни где-то рядом.
Едва ли его оружие нанесло существу, с чьей выносливостью он уже был знаком, но видимо отпор, который он оказал, внушил жуткому порождению нижнего мира какой-то страх перед этой новой дичью. Конрад лежал, совершенно беспомощный, слепо шаря рукой в поисках ножа, а щупальца лишь только коснулись его, видимо ощупывая.
Конрад яростно отмахнулся голой рукой, ударив прямо по рту-присоске, и щупальца на миг исчезли…
А потом на него навалилось что-то огромное, тяжелое, бесформенное, затрещали ребра, вспыхнули перед глазами цветные круги – тварь нависла над ним, а потом обрушилась сверху – угасающим сознанием подумал Конрад.
Неожиданно второй факел все-же разгорелся, затрещал, освещая свод пещеры, и Конрад увидел клюв в нескольких дюймах от своего лица.
У него уже не было сил кричать. Тело его было придавлено массой чудовища, оплетено щупальцами, и совершенно беззащитно. Но левую руку он каким-то образом сумел вырвать. В руку удобно лег камень, и Конрад вогнал его в клюв, который раскрылся, желая отведать его плоти.
Существо скрежетало и клекотало, выплевывая нежданное угощение, на миг ослабило хватку.
Конрад молча, он уже не тратил дыхания на воинственные выкрики, боролся.
Боролся уже не за победу, мысль выйти победителем из схватки казалась сейчас такой же далекой, как верхний мир со всеми его радостями.
Он боролся с упорством и отвагой обреченного.
Хватка щупалец вновь усилилась.
Конрад захрипел.
Сейчас он умрет.
Умрет убитый тварью из неведомых подземелий и собственной гордыней, не сумев отомстить за друга, не сумев подтвердить свою славу борца с чудовищами. Он умрет здесь, куда не проникает благодатный свет Солнца, и наверное, он обречен и после смерти остаться в нижнем мире. Ему всего тринадцать лет.
Мысли эти плыли в голове странно медленно, быть может прошел час, а быть может, мгновение, задыхавшийся от нехватки воздуха, не мог понять, но на самом деле миновало несколько минут.
Он искалечил существу клюв, и оно больше не пробовало укусить его. Но рты-присоски жадно искали уязвимые места. И они нашли их. Обнажившийся во бремя борьбы живот. Босая нога. Беспомощная правая рука.
Конрад ощущал боль укусов, но она была далеко. Сейчас одно из щупалец найдет его шею, присосется к главной вене, и он умрет…
Но он умрет сражаясь!!!
Конрад немыслимым образом изогнулся, вытаскивая из сапога маленький, почти игрушечный кинжальчик, что когда-то подарил ему домоправитель отца. Маленький, но острый, словно бритва… Конрад вонзил свое миниатюрное оружие куда-то рядом с клювом, и рванул на себя. Острое тонкое лезвие легко разрезало студенистую плоть. Тварь заклекотала от боли и того, что показалось Конраду страхом.
Кинжальчик слишком ничтожное оружие. Но он умирает с оружием в руках.
Умирает, сражаясь!
Не успела эта мысль промелькнуть в затуманенном сознании Конрада, как пещеру озарила новая вспышка света. Кто-то огромный и могучий на мгновение навис над Конрадом и существом, сплетшимися в смертельных объятиях.
А потом в полумраке мелькнуло жуткое лезвие глефы. Конрад слабо дернулся, испугавшись, что неведомый спаситель пригвоздит его вместе с тварью к полу, но тот не стал колоть, а вонзив огромный наконечник в то, что служило многоногой твари телом и головой, начал проворачивать его в ране. Хватка щупалец стала нестерпимой, но тут же разжалась.
Существо опять поднялось на дыбы.
Конрад освободившись от груза, пополз к ногам своего спасителя.
Крепкая рука ухватила его ворот, и потянула к себе, поставила на ноги.
Все это время человек с глефой продолжал удерживать существо на расстоянии.
Конрад узнал одного из солдат отца. В руке тот держал большой яркий факел из тех, что горят ночами в замке.
- Конрад, ты в порядке? - спросил барон Альбрехт де Фер, и дыхание его было сдавленным от усилий, которые он предпринимал, что бы не дать существу, насаженному на острие глефы, сбить себя с ног, или вырвать оружие из своих рук. Альбрехт ходил с рогатиной на медведя, с мечом на кабана, но сейчас даже ему было тяжело.
- Да. – хрипло выдохнул Конрад, сам не веря в это.
Альбрехт подался вперед, пригвождая тварь к земле. Тут она забила всеми своим щупальцами, хаотично, что есть силы замолотила ими в воздухе, и сколь силен ни был Альбрехт, он выпустил из рук древко, и упал, сбитый ударом, что пришелся по коленям.
Но он очень быстро вскочил на ноги, и в руке его сверкнул широкий тяжелый клинок «малого меча».
Тварь больше не пыталась встать на дыбы. В тело существа были всажены без малого два фута остро отточенного железа, и эта рана подкосила даже его жизненные силы. Оно лежало, распластавшись на камнях, и слабо поводило щупальцами. Но оно было живо и все еще опасно.
- Отец! – слабо выкрикнул Конрад, но Альбрехт прыгнул вперед, оказавшись верхом на бесформенной туше.
Он рубил, резал и колол, весь покрытый зловонной кровью, лившейся из ран монстра, пока голова-тело под ним не перестало сокращаться, а щупальца не прекратили пытаться схватить его, сбросить с себя.
- Пойдем отсюда. – наконец сказал Альбрехт, убирая меч в ножны.
- Оно не умерло. – тихо сказал Конрад. – оно невероятно живуче. Летом я тоже думал, что убил его, думал, что убил, а оно только выросло и набрало сил. Из-за меня погиб Жано. Я солгал, что бы меня считали героем…
И Конрад, который стойко перенес тяжелую схватку, сглотнул комок слез. Отец спас его, это верно. Но отец никогда не простит ему лжи и хвастовства. Лжи и хвастовства…
- Это место кажется мне слишком мрачным для беседы. – сказал Альбрехт.
Так они и вышли обратно, впереди солдат с факелом, следом бледный после пережитого Конрад, и барон де Фер.
Стояло то же стылое, неказистое осеннее утро. Конрад смотрел на свинцово-серые тучи, на мокрый снег, что ложился на пожухшую траву, и думал, что
- Ты зол на меня, отец? – спросил Конрад. – За то, что я лгал.
- Нет. – ответил барон, снегом смывая с лица кровь чудовища. – Я многое мог бы сказать тебе, сын, мог бы подвергнуть тебя разным наказаниям. Но сдается мне, никто не сможет казнить тебя так, как это сделаешь ты сам. Да, ты поступил неразумно. Ты поступил как мальчик тринадцати лет, будь я проклят! И все же ты поступил мужественно. И не переживай насчет своих рассказов. Ты не лгал. Ты убил ту тварь, я нашел ее труп еще летом, и велел лесничему сделать из нее чучело, что бы сохранить навсегда память о твоем подвиге. Ты не знал, и не мог знать, что их было двое. Наверное, они выползли наверх, что бы охотиться, а потом землетрясение отрезало им пути назад, в нижний мир. Не думаю, что они пережили бы зиму, они для того не предназначены… Мир таит много тайн, и твари нижнего мира – одна из них. Они очень опасны и умеют внушать страх, впрочем, ты сам это знаешь. Не каждый может сразить такого врага. Сержусь ли я на тебя за то, что ты бездумно рисковал жизнью? Да, конечно. Но я и восхищаюсь тобой. О таком сыне можно только мечтать.
- Отец. – Конрад хотел сказать что-то еще, попросить прощение, а быть может поблагодарить за спасение своей жизни, за добрые слова, которые услышал вместо взбучки. Но слова застряли в горле.
- Не глотай эти слезы, Конрад. – сказал Альбрех, обнимая сына. – Это не слезы слабости, что недостойно лить мужчине. Это другое.
Весной же Конрад отправился ко двору герцога Балиана, где под руководством лучших наставников преуспел одинаково в воинских искусствах и науках.
Там он нашел себе друзей, и занятия по душе. Все годы, что Конрад находился при дворе герцога, Альбрехт часто навещал его, и встречи их всегда были дружескими.
Вскоре Альбрехт снова женился, и у Конрада появились сначала сестра, потом брат.
Мужающий Конрад радовался, что отец, которого он всегда помнил мрачным, обрел наконец-то счастье.
Барон Альбрехт де Фер погиб в Походе Четырех Держав, пал в битве под стенами Ултара, и Конрад своими руками возложил его тело на погребальный костер.

Такова история, относящаяся к юности моего повелителя. Такой он поведал ее мне сам, и я записал ее слово в слово.
Иные считают, что это легенда, ведь всякий великий герой, а Конрад де Фер, несомненно герой, да еще и обожествленный после смерти, должен убить свое первое чудовище.
Но скептики посрамлены. Тело большого чудовища привезли в замок де Феров, где оно всю зиму служило развлечением, хотя порой до смерти пугало селян, не знавших, что оно мертво как камень. С началом тепла туша начала разлагаться и нестерпимо смердеть, и ее закопали где-то в лесу, засыпав известью, что бы не распространять заразу.
Но меньшее из существ, то, что убил Конрад, было выделано, и его чучело по сей день хранится в родовом замке де Феров.
конец.