Отправлено: 14.07.10 08:48. Заголовок: Замок де Лион

Старый барон де Лион утверждал, что ведет свой род от рыцаря Вассаго, бывшего слуги Волчего Трона, что семь сотен лет назад покинул Бурзумхейм, спасаясь от преследовавшего его могущественного врага, и нашел приют в Лимье.
Так же утверждал барон, что в жилах той, что стала супругой беглого князя севера, текла кровь древних королей Лима, тех что правили, окруженные туманом сверхественного ужаса, вознося молитвы кровожадным богам Земли и Стихий, еще до возвышения дома Труа.
Верно это было, или легенды лгали, сейчас невозможно было сказать.
Но, видимо, ледяная кровь владык Поляриса действительно бежала по венам де Лионов, чья воинственность, жестокость и нелюдимость выделяла их даже среди славившихся суровым нравом рыцарей западного Лимье.
Старый барон де Лион и сам был таким. Он правил в своих землях как самовластный король, и Империя так и не сумела по-настоящему склонить его к повиновению.
Слишком велики были владения, что поспешно захватили васканские варвары, и слишком далек был Интиллполис, слишком много дел было у центральной власти.
И слишком силен был старый барон де Лион.
Крепости его располагались в горах на границе с Унгрией, неприступные, несокрушимые, большей частью вырубленные в скалах, чем возведенные из камня. Он звал их «орлиными гнездами».
Опираясь на твердыни «орлиных гнезд», барон правил жестоко и ни с кем не считался.
Едущих через его земли барон обирал, не делая различий между богатыми и бедными, благородными и простолюдинами, людьми светскими и духовного звания. Тех кто платить отказывался, грабил подчистую, а иногда томил в темнице, и вымогал с их семей или гильдий выкуп, держал на хлебе и воде, избивал и запугивал.
К вассалам своим был жесток и обложил их множеством податей и повинностей, которые взымал беспощадно.
С соседями часто затевал ссоры, переходившие в настоящие войны, земли их грабил, угоняя скот и уводя пленных, которых держал в сущем рабстве, заставляя трудиться на строительстве своих крепостей.
Покровительствовал всем горным разбойникам, которые почитали его за своего, был сказочно богат и притом скуп, в гневе способен на любые зверства, одинаково груб с равными и низшими, домашних тиранил так же как и подданных, о богах говорил с насмешкой, и ко всему тому же непомерно был сластолюбив и привержен выпивке.
Васканцев старый де Лион ненавидел и презирал, упустивших корону и саму судьбу Лимье, измельчавших Труа просто презирал, и подобие уважения испытывал лишь к воинственным королям Унгрии.
Больше тридцати лет так и жил нечестивый барон-разбойник, наводя ужас всю округу.
Но всему приходит конец, пришел он и к страшному Ги де Лиону.
Пошатнулось подточенное многолетним пьянством здоровье, случился с бароном удар, и он повредился в уме.
Некоторое время по-привычке повиновались люди, вмиг одряхлевшему Ги, обратившемуся из сурового вождя в развалину с затуманенным взглядом и распахнутым ртом.
Иногда пробуждался в нем старый Ги, умный, цепкий, рассудительный даже в своей жестокости, но проходил час-другой, и вновь падала пелена на разум барона.
Так власть перешла к его сыну.
Сын этот, звавшийся так же как отец Ги, и потому до тридцати лет носивший прозвище Младший, во всем походил на отца, такой же жадный и безжалостный, но умом родителю явно уступал, да и способность держать людей в кулаке была у него много слабее.
Только в силу слабости Ги-младшего, а вовсе не по причине его человеколюбия, несколько ослаб гнет, несколько отступил страх перед горными баронами.
Ги-младший не снискав славы (даже такой черной славы как его отец) пал в бою с воинственным соседом, Роже де Труа, которого его отец называл не иначе как полоумным.
Но нынче старый Ги, сам лишившийся разума, скорбным привидением доживал свои дни в дальней башне замке, и войска Роже рыскали по землям, которые он считал своими.
Однако гибель Ги-младшего не пресекла ни род баронов де Лион.
Взять штурмом горные твердыни Роже не смог, но истомил их осадой, и вынудил сдаться на милость победителя.
Де Труа судя по всему был не таким сумасшедшим, как считалось. Он, конечно, урезал владения извечных врагов, конечно, обобрал их, но уничтожить древний род не решился.
В собственности де Лионов остался один-единственный вырубленный в скале замок, да власть над ближайшими селениями.
Там в «орлином гнезде» униженные поражением, де Лионы зализывали раны.
Главой рода стал сын Ги-младшего, Вигго, славный малый, ничем не похожий ни на отца, ни на деда, ни на одного из своих многочисленных дядьев. Правил он мудро, а рядом со свирепым дедом и сумасбродным отцом казался поистине столпом добродетелей.
Но это не уберегло Вигго от гибели.
У Вигго была старшая сестра, испорченная и алчная девица, засидевшаяся на выданье. Единственным оной приданным была природная красота (усмехающиеся вассалы добавляли, что искушенность в постельных утехах так же повышает ее стоимость), и Вигго долго не мог сбыть родственницу подальше с глаз своих.
Наконец нашелся претендент на руку Бланки.
Звали достойного молодого человека рыцарь Фальк. Был он одним из множества грубых и самоуверенных васканцев из знатных, но бедных родов, что устремились в Лимье на поиски для себя земель и должностей. Фальк служил прежде в имперской армии, но состояния на службе не нажил, а вскоре был и вовсе изгнан за буйство и рукоприкладство. Потом он поступил на службу к барону де Бефу, и тот выделил ему небольшое имение на самой границе с Васканией.
Рослый, тяжеловесный, с руками похожими на бревна, Фальк за рога пригибал к земле голову взрослого быка, манеры имел как у наемника из самых беззаконных отрядов, но во хмелю дивно пел старые сентиментальные баллады.
В общем-то, Фальк был бы не худший муж для баронской сестры, если бы он в самом деле был тем, кем казался - силачом невеликого ума, с повадками свойственными скорее сыну мельника, чем рыцарю, пусть даже васканскому варвару.
Никто не мог угадать, что за внешностью ярмарочного силача, за широким, грубо тесанным лицом, скрывается ум жестокий и коварный.
Сочетавшись с Бланкой законным браком, Фальк задержался в гостях, не спеша увозить супругу в свое скромное имение, и как-то слишком алчно всматривался в утративший былой блеск, но все еще несокрушимый замок де Лионов. Потом к нему прибыли его люди, две дюжины зверообразных молодцев, при виде которых и крепкие духом воины де Лиона чувствовали себя неуютно.
Он и до того-то приехал с пятью прокопченными в дымах пожарищ головорезами, которые вели себя в замке как в захваченном, а не в дружественном.
Такая большая дружина нужна для путешествия по опасным, беззаконным землям, хотя бы через Черный Лес – пояснил Фальк, и Вигго предпочел ему поверить.
С супругой Фальк видимо нашел общий язык.
Она пробовала, была диктовать ему свою волю и язвить языком, но как-то вечером, утомленный дневными хлопотами, Фальк сгреб ее в охапку и выставил за окно, после чего захлопнул ставни и улегся спать. Всю ночь простояла на карнизе, ветрами продуваемая, Бланка де Лион, и к утру броситься вниз на камни с сорокафутовой высоты казалось ей уже избавлением, но тут отменно выспавшийся супруг отворил ставни и осведомился, хороша ли погода. После этого перечить мужу Бланка уже не смела, но что удивительнее, она не только не держала на него зла, но и стала уважать по-настоящему.
Быть может, если бы не Бланка, Фальк и не решился бы совершить то, что совершил, но своенравная женщина слишком уж крепко не любила родню. Что шептала она ему на ухо, лежа на супружеском ложе, история не сохранила, важно лишь, чем все кончилось.
Когда Вигго и прочие де Лионы совершали обряд во имя своих домашних богов, Фальк и его головорезы ворвались в храм и убили всех до единого. Резали так жестоко, что кровь оказалась даже на потолке святилища.
Вигго пытавшегося вырваться из кровавого ада, Фальк настиг уже на пороге, и тяжело ранил. Тут на нем повис один из родственников барона, и несчастный Вигго сумел выползти наружу, оставляя за собой широкий кровавый след.
Истекающий кровью барон сзывал своих людей на помощь, но тут свирепый васканец все же настиг его, и добил ударом своего страшного топора.
Когда вассалы де Лионов сбежались на крики умирающего господина, их встретил зловеще усмехавшийся Фальк, в одной руке державший топор, а в другой – отрубленную голову их господина. А за спиной убийцы стояли, опустив к земле окровавленные мечи, без малого два десятка человек, которые «ели с клинка» многие года.
Нескольких самых отважных и преданных убили тут же, но большинство сложили оружие.
Отчасти тому поспособствовало и то, что по левую руку Фалька стояла Бланка, и положив руку на широкое плечо мужа, улыбалась улыбкой
много более зловещей, чем оскалы «псов войны» служивших Фальку.
Некоторое время Фальк во главе своих людей рыскал по замку, и заставлял всех присягать себе, угрожая оружием, и показывая на отсеченную голову Вигго.
Хотя клятва, данная под угрозой, не считалась священной, все равно для людей много значило признать своим господином васканского узурпатора.
Циничные присягали Фальку без всякого внутреннего сопротивления, в конце концов дед и отец убитого барона не раз поступали так же как Фальк.
Слабые духом подчинялись силе.
Ускользнуть удалось немногим.
Ближе к вечеру утомленный ратными трудами новоявленный барон де Лион наконец-то добрался до старой обветшалой башни, в которой все еще жил безумный старец. К тому времени Ги было уже больше семидесяти лет. Но хвативший его удар оказался единственным, крепкая натура победила болезнь, и хотя разум так и не вернулся к барону, он был для своих лет еще весьма бодр телом.
Безумие не изменило его нрава, это был злой, коварный, мстительный и желчный сумасшедший. Потому и держали его в дальней башне, обращаясь почти как с пленником, что не раз слуги, да и сами члены семьи страдали от проделок безумного барона.
Фальк поднялся в помещение, пропахшее нечистотами, испорченной пищей и безумием.
На сломанном табурете восседал седовласый старик, некогда могучего сложения, ныне высохший, но сохранивший надменную осанку и манеры. На нем было какое-то засаленное рубище, но носил он его словно мантию.
- Присягаешь ли ты мне, рыцарь? - проскрежетал Ги, увидев Фалька, все еще забрызганного кровью убитых.
Видимо сейчас он в безумии своем считал себя вновь самовластным владыкой обширных земель, а то и всего Лимье.
Длинное, изрытое морщинами, лицо старого барона кривили жуткие гримасы, левый глаз, после удара неподвижный и немигающий, источал мутные слезы, тонкогубый рот, полный на диво крепких, хотя и кривых, грязных зубов, то и дело расплывался в усмешке. Клочковатая борода спадала до самого живота, жидкие седые волосы лежали спускались по спине. За неимением меча на колени Ги положил какую-то палку, впрочем, весьма тяжелую, способную проломить голову. Огромные костлявые руки с изломанными грязными ногтями то и дело поглаживали эфес мнимого оружия.
Словом зрелище безумный старик являл отталкивающее и жуткое, но в нем были и какие-то остатки былой выдержки.
Что ты смотришь на вонючего старикашку! - взвилась за спиной Фалька его супруга. - Убей его, и дело с концом!
Он безумен, клянусь всеми богами! - пробормотал Фальк.
Да безумен, и что с того?!
Я не убиваю сумасшедших!
Ах какие нежности, сколько сентиментальности... - попробовала было уязвить мужа Бланка, но в тот же миг получила такой удар по лицу, что отлетела на пару шагов, и от боли и потрясения почти лишилась чувств. Так Фальк напомнил ей, кто главный в семье.
Наши предки считали безумие метой богов. Не знаю, верю ли я в это, но осквернять свои руки кровь безумца, который мне в отцы годится, я не собираюсь. - сказал Фальк не терпящим возражений тоном.
Сцена эта, разыгравшаяся на глазах безумца, что-то видимо пробудила в его рассудке, на какие-то мгновения лицо приобрело осмысленное выражение, в глазах промелькнула тень ужаса и узнавания. Старик, который в окно видел многое из происходящего, кажется, осознал, что случилось. А потом вновь сменилось привычным туманом безумия, но перед тем в угасающем взоре полыхнула искра такой лютой ненависти, что Бланке, заметившей эту игру чувств, стало не по себе.
Угрюмый Фальк тем временем обозревал узилище бывшего властелина «орлиных гнезд».
Не слишком-то хорошо вы обращались с вашим предком. - сказал он.
Услышав подобное из уст человека, который тем же утром не моргнув глазом перерезал стольких безоружных людей, злоязычная Бланка хотела вновь что-то возразить, но голова ее слишком гудела после предыдущей оплеухи, которую она получила от мужа. Фальк довольно быстро обратил злоязычную Бланку в Бланку Молчаливую.
Как в заскорузлой душе Фалька сохранилось древнее суеверие свойственное его народу, Фальк не сказал бы и сам. Но с момента его воцарения в жизни старого Ги произошли перемены к лучшему. Отныне его стали лучше кормить, и время от времени водили в купальню.
Той ночью Фальк в пьяном виде особенно сильно избил жену, а после и вовсе напился до бесчувствия, и многие говорят, что так он глушил вдруг проснувшуюся совесть.
В остальном же жестокая резня, учиненная Фальком и Бланкой некоторое время никак не сказывалась на жизни замка. Просто теперь во главе стола восседал не молодой Вигго, а огромный Фальк, вину предпочитавший пиво, да вместо темноволосых лименожцев за длинным столом отныне пили и буянили рыжие васканцы.
Потом слухи о страшной судьбе, обрушившейся на род де Лионов достигли соседей некогда могущественных баронов. Потом, когда ко двору то одного, то другого властителя прибыли бежавшие от гнева Фалька вассалы Вигго, выяснилось, что это все-таки не слухи, и случилось именно то, о чем шептались — древний род погиб под мечами васканских варваров.
Ни у кого из соседей не были ни малейшего повода любить де Лионов, но преступление Фалька и Бланки было слишком уж вопиюще. К тому же Фальк был васканец,варвар, чужеземец, и нельзя было оставить его деяние безнаказанным.
Соседи Фалька стали собирать войско. Узнав об этих приготовлениях, Фальк подготовился к осаде, набив подвалы припасами. К тому же он набрал в дружину к себе около пяти десятков людей, из таких же бедных и быстрых на расправу васканских авантюристов, к каким принадлежал сам. Потом он сумел заключить союз с несколькими разбойничьими шайками с гор, и приготовился встретить врага во всеоружии. Фальк всю жизнь провел в войнах и был уверен, что из замка его выкурить невозможно.
Вскоре его «орлиное гнездо» было осаждено союзным воинством.
Несколько раз сходив на приступ, и потеряв много людей, союзники изрядно утратили боевой пыл. Конечно, замок был обложен по всем правилам военного искусства, но все равно ночами люди Фалька устраивали вылазки и резали зазевавшихся часовых, ломали осадные орудия... Союзные Фальку горцы тоже тревожили лагерь набегами, но самое страшное — они перехватывали обозы и очень скоро войско союзников оказалось на грани голода. А потом пошли дожди и в лагере воцарилось уныние. Тем временем Фальк то и дело кричал со стены, что мол сделанного не вернуть, он законный барон де Лион, и супруга подтвердит, а Вигго конечно же жаль, но его вон, на шесте, птицы доклевывают, тогда как мы то живы, и к чему же дальше лить благородную кровь?
Часть баронов решили пойти на переговоры с новым хозяином орлиного гнезда.
Не успели они с небольшой свитой въехать во внутренний дворик, как Фальк предстал пред ними. Но не с заготовленной речью, а с занесенным для удара боевым топором. Конечно, все прибывшие тоже были отменно вооружены, и оружием владели славно, но слишком уж неожиданным и яростным было нападение.
Немногим удалось вырваться из кровавой сутолоки схватки, а за теми, кто сумели пробиться обратно, Фальк и его люди бросились в погоню, на их плечах проникли в лагерь и устроили сущую резню.
Но прежде, чем шокированные таким нарушением перемирия лименожцы успели наброситься на них с оружием в руках, воины новоявленного барона де Лион отступили под защиту неприступных стен.
По лагерю союзников поползли слухи, что к Фальку идет огромное подкрепление из Васкании, и хотя здравомыслящие задавали естественный вопрос, на какие это деньги васканский разбойник набрал не то две, не то три тысячи копий, среди прочих готова была воцариться паника.
Так или иначе, к первому снегу лименожские бароны молча, не признав своего поражения, но утратив всякое желание драться, снялись с места, и направились по домам, зализывать раны. Конечно же, было решено повторить осаду следующим летом, и скорее всего это было бы сделано, все-таки горечь поражения точила сердца гордых, воинственных лименожских феодалов. Однако было ясно и другое — если Фальк переживет еще одну осаду, то его, несмотря на всю беззаконность воцарения, вынуждены будут признать полновесным хозяином орлиного гнезда и бароном де Лион. В начале почти каждого из знатных родов был подобный Фальку убийца и предатель, сумевший захватить власть.
Празднуя победу, Фальк закатил грандиозный пир, на который в порыве щедрости позвал и своих горских союзников, и даже кое-кого из вассалов, что ютились в немногих подвластных теперь де Лиону деревнях в долине.
Но уж что-что, а это Фальк намерен был исправить. Победа вдохновила его на новые военные подвиги, потому не успела еще потухнуть зола в кострах, что жгли в лагере осаждавших, как Фальк с небольшим отрядом пустился в погоню, сумел отбить у ретировавшегося врага обозы.
А потом обрушился на поселение, прежде подвластное де Лионам, а во время упадка рода, провозгласившее себя вольным городом, перебил с две дюжины жителей, а прочих запугал и заставил вновь признать себя своим господином. После этого барон выгреб казну бывшего вольного города до медяка, и объявил такой размер дани, что его отъезд сопровождался горестным плачем обывателей.
Те же селения, что присягнули Фальку мирно, его гнев миновал, но обобрал он и их, своей неумолимостью во взимании податей напомнив старикам самого Ги.
Добыча позволила ему расплатиться с войском, и набрать еще солдат, по большей части вольфенландских копейщиков и три десятка унгрийских стрелков.
Стол в главной зале «орлиного гнезда» ломился от яств и напитков. Во главе же стола сидел сам Фальк, могучего сложения светловолосый мужчина. Одержанные победы и осознание своего нового положения наполнили его спесью, отчего он стал казаться даже выше и тяжелее, настолько величественно он себя держал. Дорогие одежды, под которыми всегда готовый к удару в спину, Фальк носил прочную кольчугу, сверкали безвкусной, поистине варварской роскошью. Даже в густую бороду барона было вплетено несколько золотых нитей. А вот оружие его было простым, грубым, в вытертых от частого пользования ножнах.
По обе руки от Фалька сидели его рыцари, две дюжины самых старых соратников, которых он привел с собой еще в прошлом году. Нынче все они приоделись и выглядели много более довольными жизнью. Одни были уже седы, другие едва минули отроческий возраст. Они были рослые и приземистые, грузные и худые, красивые и уродливые.
Но жестокие, привычные видеть кровь и убийства, холодные, воистину волчьи, хищные глаза, у всех рыцарей де Лиона были одинаковые.
Согласно васканскому старому обычаю перед пиршеством воины избавлялись от мечей, дабы никто не хватался за оружие в пьяном угаре. Но что бы благородное дворянство не ело руками, тот же обычай разрешал носить с собой кинжал, дабы отрезать мяса и положить его себе на тарелку. До того, что бы иметь слуг, которые выполняют эту работу, васканцы еще не додумались, их знать, хотя и считала себя солью земли, простотой нравов могла сравниться с простолюдинами.
Длинный меч был при себе только у самого Фалька, опять же согласно обычаю — им он должен был отрезать лучшие куски от целиком запеченной туши быка, и раздать их своим верным воинам.
Рядом с тяжеловесным бароном виднелась стройная, гибкая фигурка ее жены. Если воины Фалька и напоминали стаю волков, то в хищной грации и зеленых глазах Бланки можно было усмотреть что-то кошачье. Сейчас ее кошачьи глаза светились радостью. То была жестокая, но искренняя радость. Пристальный взор мог уже разглядеть изменившие очертания фигуры баронессы. К лету род де Лион должен был получить наследника...
За прочими же столами собрались и наемники, что сослужили Фальку такую верную службу во время войны с соседями, и на которых он собирался опираться и дальше, готовя новые войны. И зверообразные косматые горцы, которые при всем внешнем несходстве с бароном чувствами в нем родственную душу. И признавшие Фалька своим господином вассалы де Лионов, хранившие на лице полупрезрительное равнодушие. Но делали они это больше из привычки, многие уже увидели, что новый барон много сильнее и удачливее старых господ, и связывали с грядущим возвышением Фалька де Лиона свое будущее. Было даже несколько испуганно озирающихся, просто одетых людей — данников барона, которых он пригласил из непонятного каприза. Их пугали и само мрачное место в котором они оказались, и свирепый вид неожиданных собутыльников. Судя по всему именно за тем барон их и позвал: дабы разнесли по своим селениям весть о могуществе и богатстве нового барона, которому бесполезно противиться. По мысли Фалька слава стоила немного вина и мяса, благо вино на стол к простолюдинами попало все равно самое дешевое, а мясо то, что пережгли по нерасторопности.
Вот звон колокола объявил о начале пиршества.
Фальк при помощи верного боевого меча вырезал из быка самые сочные куски, и передавал их своим соратникам. В кубки полилось вино и пиво, здравицы в честь барона раздавались под сводами древнего замка. Гости барона, крепкие, сильные мужчины жадно набросились на еду и напитки.
Пирующих развлекали музыканты, шуты и акробаты, слуги подавали одну перемену блюд за другой, манеры гостей становились все развязней и развязней.
Фальк, евший и пивший в день своего триумфа за троих, милостиво принимал многочисленные заверения в вечной преданности, но притаившаяся где-то на дне маленьких, вечно прищуренных глазок, насмешка выдавала истинное отношение барона к славословившим.
Но постепенно захмелел и барон. В пьяном виде в голову ему взошла неожиданная мысль.
Я вижу за столом моих верных воинов. - сказал Фальк. - Вижу моих добрых вассалов. Вижу свою красавицу жену. Нет здесь только моего дорогого родственника, патриарха нашего славного рода.
На лица лименожцев легла тень. Фальк так запросто провозглашал себя членом славного семейства, которое сам же и вырезал, что даже тех, кто присягал ему над еще остывшими телами прошлых хозяев, становилось не по себе.
Васканцы же и наемники радостно загалдели.
Они все знали о безумном старце, который жил под присмотром в дальней башне, но большинство никогда его не видело, и рады были посмотреть на такую диковину.
Сколько ни толкала Бланка разошедшегося мужа в могучий бок, он и бровью не вел. Навлекать же на себя лишний раз гнев сурового супруга ей не хотелось.
Слово барона — закон.
Не успели пирующие победили осушить и по паре кубков, как слуги ввели в залу старого Ги.
Безумец выглядел на удивление благообразно. Многие были даже разочарованы, когда вместо катающегося по полу, кричащего на непонятных языках, беснующегося сумасшедшего увидели осторожно ступающего, степенного седовласого старика.
Конечно затравленный, бегающий взгляд и кривящие лицо гримасы ясно давали понять, что он не в себе, но где же священное безумие, что послужило ему оберегом от топора Фалька?
Ги усадили за стол, поднесли ему вина, мелко нарезанного мяса. Ножа старому безумцу никто давать не собирался. Сам Фальк бросил первый кусок мяса на его тарелку.
Некоторое время Ги сидел тихо, словно мышь, осторожно пережевывал пищу и смотрел по сторонам. Чем-то кипевшее вокруг пиршество напоминало ему собственные кутежи.
От небольшого кубка вина он совершенно опьянел, и казалось, чувствовал себя неплохо.
Вдруг, безо всякого предупреждения, поднялся он в полный рост, обвел взором пирующих. Сидевший рядом с ним Фальк, пьяные менее прочих, вдруг увидел, как растаяла дымка безумия в глаазах Ги, как вдруг прекратили кривить его лицо гримасы, даже спина расправилась. Словно Ги сбросил два десятка лет и тяжелую болезнь.
А потом это, казалось бы, просветлевшее лицо исказилось от жуткой, нечеловеческой злобы. С уст старого барона сорвались несколько фраз, на языке, что был древним уже тогда, когда пал на дальнем севере Полярис.
Несколько мгновений царило еще в зале веселье. Потом наступила тишина. А потом эту тишину прорезали безумные вопли.
Немногие остались неподвластны чарам, что напустил старый барон. Едва ли дюжина человек живыми вырвались из зала.
Прочих же в мгновение ока охватило безумие. Выжившие, а были среди них и бывалые воины, со страхом вспоминали тот кошмар, что воцарился в главной зале.
Люди резали друг друга ножами, пронзали вертелами, рвали голыми руками и зубами. То была не схватка, в которой сражаются с целью выжить, все лишись способности думать, все дрались со всеми, охваченные жаждой крови, жаждой убийства. Люди выдавливали друг дружке глаза пальцами, рвали зубами шею, в ход шли оставшиеся от пиршества кости, обломки мебели, все что могло послужить оружием. Рычащие, воющие, визжащие, с пеной на губах, они били, кололи, резали, кусали. Кровь лилась потоками.
И среди всего этого безумия высился старый барон, сошедший с ума два десятка лет назад, но нетронутый сейчас общей одержимостью. Он смеялся, глядя на творившийся вокруг него кошмар, и этот смех, по словам немногих выживших счастливцев был едва ли не страшнее всего остального. По их словам, смех это звучал так, словно раздается не из человеческого горла.
Над убивающими и умирающими, корчащимися в крови, заживо пожирающими друг друга, людьми, устами старого Ги смеялось древнее, предвечное Зло, которое он сумел разбудить...
что творилось в зале после сказать нельзя, последний из сохранивших рассудок покинул его. Потом, спасаясь от безумцев, выжившие заперли двери и привалили из бочками и тяжелой мебелью.
Оргия жестокости и безумия длилась еще долго.
Почти сутки люди, оставшиеся снаружи, слышали душераздирающие вопли пожираших друг друга безумцев и хохот того, кто заговорил устами Ги.
Большинство разбежалось тут же, и уже полдень следующего дня застал их кого в десяти, а кого в двадцати милях от проклятого «орлиного гнезда». Но осталось около полутора дюжин человек, самых храбрых, а быть может самых любопытных, или просто самых жадных, мечтавших поживиться в замке добычей.
С их слов и известно все, что случилось потом.
Великан Фальк, сражавшийся мечом, вышел победителем из всеобщей схватки. Исполинская сила помогла ему выжить. Так его и нашли через пару дней, когда преодолев страх, несколько васканцев осмелились открыть дверь.
Он молча сидел, среди скорченных, уже начавших разлагаться трупов, обнаженный, весь покрытый кровью, но судя по всему, раны его были легкими — его спасла кольчуга, которую он носил под одеждой даже на пиру.
На коленях он держал голову своей жены. Только голову, ибо тело, истерзанное ногтями и зубами безумцев, валялось рядом, а живот его был разворочен, и васканские воины с содрогание поняли, какая участь постигла наследника рода де Лион.
И этой-то оторванной голове Фальк пел одну из своих любимых песен.
Казалось, разум вернулся к нему.
Барон встал, ничем не выказывая глубины своего потрясения.
Он смыл с себя кровь, облачился в чистую одежду. Спокойным и ровным голосом приказал во дворе сложить погребальный костер. Видя, что барон несмотря на случившееся, пребывает в здравом уме, ему подчинились.
Фальк своими руками возложил на него изуродованное тело супруги. Приказал принести горючего масла. Щедро полил им костер, и долго стоял, глядя как он разгорается.
А потом плеснул остатки масла на себя и шагнул в ревущее пламя.
Говорят, когда он горел, то не издал ни единого крика.
Васканцы выгребли сокровищницу замка, но в тот же день среди низ вспыхнула ссора из-за доли в добыче, и были убиты трое. Тогда оставшиеся в живых решили, что все, что находится в пределах замка, проклято, и они свалили золото и прочие драгоценности в бездонный колодец, куда обитатели замка от веку сливали нечистоты, и ушли, оставив ворота незатворенными.
Много дней пировали на телах убитых волки, вороны и стервятники.
Говорили, что из-за добычи они дрались как никогда свирепо, убивая своих собратьев и тут же пожирая их.
Рассказывают еще, что один из васканцев, сын благородного семейства, из любопытства наведался в башню, где до того долгие годы томился старый Ги. Там он нашел книги, начертанные уродливыми рунами, от одного прикосновения к которым по телу пошла дрожь.
Высеченный в скале, замок де Лионов так он до сих пор и высится над горным перевалом, через который перестали ходить торговые караваны. Хоть ныне никто не обирает купцов на этом пути, страх не дает им приближаться к проклятой твердыне. Говорят, и поныне лежат там, разбросанные падальщиками, кости.
То кости жестоких васканских захватчиков, кости предателей-лименожцев, кости горских разбойников и кости безвинных слуг и данников барона. Кости мужчин, женщин и детей.
Костей же старого Ги де Лиона среди них нет…