Отправлено: 14.07.10 08:56. Заголовок: Посольство рыцаря Шпаццо

Барон Бальдур фон Барток был в ярости, что для его светлости было нехарактерно. В отличие от многих крупных, мелких и ничтожных феодальных властителей, для которых гнев был родной стихией, состоянием любимым и знакомым, которые гневаться умели отменно, барон фон Барток крайне редко впадал во гнев.
Не потому, что барон был размазней, вовсе нет, когда возникала необходимость он мог быть жестче любого охочего до приступов ярости самодура. Но самые жесткие приказы отдавались им спокойно, часто со сдержанной усмешкой. Барон в отличие от собратьев по сословию считал именно хладнокровие, величественную невозмутимость признаком аристократизма, а вовсе не готовность чуть что начать сыпать бранью и затрещинами.
Именно потому, что «гневаться» Бальдур не привык, хорошо обставленного спектакля (которыми во время оно публику радовал его покойный дедушка) подданные не дождались. Хватив о камни бокал с показавшимся кислым вином, Бальдур страшно выбранил виночерпия, потом обложил солдатской бранью сунувшегося не вовремя приласкаться большого черного кота, потом пнул подвернувшийся на пути стул, так что тот, ударившись о стену, превратился в дрова.
Все это время он то сжимал, то разжимал кулаки, и видимо то боролся с накатившим раздражением, то давал ему волю. Сев за стол Бальдур начал было писать письмо, но поскольку от гнева мысли у него путались, то вскоре бросил это, запустил чернильницу в окно, а бумагу отправил в огонь. Наконец, поднимаясь по лестнице к себе, он споткнулся, и тут от его ругани начали краснеть даже самые заскорузлые солдаты.
Приведя нервы в порядок, барон приказал рыцарю Шпаццо явиться пред свои светлые очи.
Рыцарь Шпаццо, узнав о том, с сожалением отложил бараний бок, потуже затянул пояс с мечом на объемистом чреве, расчесал являвшие предмет его гордости усы, и явился.
Рыцарь Шпаццо был роста среднего, в плечах и груди непомерно широк, и сложен тяжеловесно, но крепко. На коня не вскакивал, а взбирался, зато сгибал руками подкову и разгибал обратно, а булаву метал дальше всех в дружине барона. Рыжие волосы стриг коротко, зато усы отращивал длины исполинской.
На войне Шпаццо был храбр, на пирушке весел, господину своему предан от души. Недостаток же ума компенсировал усердием.
- Ты знаешь, что случилось с Улем, рыбаком? – спросил барон.
- Никак нет, ваша светлость. – ответствовал достойный рыцарь.
- Что ж, доношу до твоего сведенья. Рыбака Уля высекли!
- Не вижу в том большой беды, ваша светлость! – гаркнул Шпаццо, преданно глядя на барона.
- Остолоп!!! – взвился фон Барток. – Уль мой человек, я его могу сечь, могу в шелка наряжать, могу повестить, могу на твоей дочери женить!
Последнее предположение крайне не понравилось рыцарю Шпаццо, который овдовел пару лет тому назад, и воспитывал дочь, которой уже подступал брачный возраст.
- Так вот, раз Уль мой человек, то я над ним властен, а больше никто его сечь не смеет! – закончил свою пылкую фразу барон, к немалому облегчению рыцаря Шпаццо.
- Так что же случилось, ваша светлость?
- Ага, ты поинтересовался! Я тебе скажу! Выдрал рыбака Уля никто иной, как мастер Тибо, эта собака, будь он проклят, он сам и вся его шайка!
- Вы о Гильдии Меченосцев, ваша светлость?
- А мастер Тибо состоит в еще какой-то шайке?! – успокоившийся было, Бальдур при столкновении с несообразительным, хотя и задающим формально правильные вопросы, рыцарем Шпаццо, вновь начал наливаться дурной кровью. – Или ты знаешь в округе еще одного человека, именуемого мастер Тибо, кроме Тибо что заправляет в школе Гильдии, которую мой отец в своей милости позволил разместить на землях принадлежащих фон Бартокам от начала времен?!
- Никак нет, ваша светлость! Никакого другого мастера Тибо я не знаю.
- Ах, что б тебя! Почему я должен вникать во все дела всех своих вассалов, вплоть до самых ничтожных? Зачем я вас содержу в таком количестве, господа? Почему ты сам не выслушал его жалобу и не разобрался?
- Право слово пару дней назад ко мне просился какой-то хам, но… Да, говорил, кажется, что его избили ученики Тибо, но я…
- Но ты был слишком увлечен уткой со сливами, что бы его выслушать?!
- Но с ним ведь все в порядке, он жив и бодр. – развел могучими руками рыцарь Шпаццо. – Да хама иногда и полезно высечь…
- Хам-то он хам, но право на баронский суд у него еще никто не отнимал! Не думаешь же, ты, что мне есть дело до его дубленой шкуры?! Его сказать по совести и выдрали-то за дело, нечего ловить рыбу в угодьях Гильдии, и как шкура подживет, я его сам второй раз велю высечь! Но, Шпаццо, ты неужели не понял, что случилось?! Поймав его за ловлей рыбы во владениях, отданных Гильдии моим отцом, вечная ему память, люди Тибо должны были тащить его ко мне суд, и я бы уже решал, пороть мне его, или производить в рыцари! В своих владениях я обладаю правом судить, а никакая Гильдия права такого не имеет! Их права на замок вместе с землями вообще птичьи! Они арендовали этот замок на сто лет, на условиях…
Бальдур еще долго излагал бы хитрую систему взаимных обязательств между ним и Гильдией.
И в конце концов может быть добрался бы до того пункта договоров, на основании которого арендующая земли Гильдия хотя и располагает правом собственности на все произрастающее, летающее, бегающее и плавающее в арендованных землях, правом суда над нарушителями этих прав, буде они находятся под юрисдикцией барона, не обладает.
Но посмотрев внимательно на стоявшего пред ним рыцаря Шпаццо, Бальдур понял, что тому до этих тонкостей дела нет, просто в силу того, что он не может их вместить в голову.
- Короче, Шпаццо, никто не может пороть моих людей без моего соизволения! Потому что сначала рыбак Уль, потом ты, а потом они может быть, и меня выпорют за то, что я им траву потопчу?! Это тебе понятно! Права собственности не могут попирать права владетельного сеньора! Уразумел?
- Так точно, барон! Права собственности не могут попирать права владетельного сеньора! – отчеканил Тибо.
- Вот что. – уже спокойнее сказал Бальдур, видимо изложивший все накипевшее. – Сам я конечно к Тибо не поеду. Велика честь, что бы барон фон Барток, кузен королей, с каждым мастером Гильдии лично общался по такому поводу, как спина одного рыбака. Но поскольку просто так оставить дело нельзя – ведь попраны мои священные права – поедешь ты! Ты поедешь к Тибо, и поговоришь с ним! Держись грозно, но не нагло. Тибо крепкий малый, его на испуг не возьмешь. Помни за тобой я, потому ничего не бойся, но потому же что за тобой я, барон фон Барток, не смей молоть чепуху! Требуй, во-первых, что бы они внесли штраф, который полагается за увечье подвластного мне человека, и что бы выдали мне тех мерзавцев, что учинили в моих землях самосуд. А я уж буду решать, высечь мне их, повесить, или наградить мешком золота. Ты все уразумел?
- Все как есть, ваша светлость! – ответил рыцарь Шпаццо. – Права собственности не могут попирать права владетельного сеньора! Штраф за увечье, и наказать мерзавцев! Будет сделано, ваша светлость! Много ли брать людей?
- Людей?! Полсотни копейщиков и три десятка арбалетчиков, не меньше! Никаких людей, не на войну собрался, рыцарь, а всего лишь штраф потребовать! Поедешь один!
Получив еще немного указаний, рыцарь Шпаццо наконец был выставлен из баронских покоев.
Нагоняй, устроенный ему бароном, наполнил сердце Шпаццо справедливым негодованием на самоуправство мастера Тибо, так что он был готов, в самом деле, войной пойти на Гильдию.
Рыцарь облачился в кольчугу, поверх которой надел хламиду с вышитыми гербами барона и своим собственным, помимо меча вооружился тяжелой булавой и щитом, так же украшенным гербом. Ввиду теплого летнего дня и того, что собирался все же не в бой, шлем одевать не стал, ограничившись подшлемником, зато коня так же велел накрыть гербовой попоной.
Потом рыцарь вспомнил, что путь до замка Гильдии неблизкий, и велел дочери собрать в походную сумку вдоволь еды и питья. Так следом за недоеденным на завтрак бараньим боком, полетели в сумку: хлеб пшеничный, сыр козий, колбаски свиные копченые, а так же груши, яблоки и еще какая-то снедь, и фляжка с водой.
Шпаццо конечно охотнее наполнил бы ее вином, но тут во дворе появился один из слуг барона, отличавшийся не в меру длинным языком. А поскольку Шпаццо не нужно было, что бы барон подумал, будто он пьет с самого утра, он скрепя сердце велел зачерпнуть себе воды из колодца.
Когда этот полезный груз был надежно закреплен у седла, рыцарь Шпаццо тронулся в путь. Шпаццо в седле вид имел, в самом деле, внушительный.
Первые пару миль он ехал, храня на лице суровое выражение лица, и почти не снимая руки с эфеса меча, дабы все видели, что он при исполнении.
Но по мере того как входящее в зенит солнце и все большая удаленность комнаты, где гневался барон, начали оказывать свое действие, выражение лица становилось все благодушнее, и рука уже не сжимала рукоять грозного оружия.
Всюду, куда падал взор Шпаццо он находил следы довольства и труда.
Путь его пролегал через долину, которая была уже хорошо освоена людьми. По обе стороны дороги тянулись поля, сады и огороды. На отдыхавших от пахоты участках селяне пасли коров, коз, овец.
Такой вид простирался равно как на юг, так и на восток, и на запад. Лишь на севере долина обращалась в гряду невысоких гор, по склонам которых в изобилии бродил скот.
Глаз несказанно радовали многочисленные большие и малые пруды, устроенные на речушках, а на взгорье мерно размахивали лопастями мельницы, построенные интилльскими умельцами,
Встреченные рыцарем на дороге селяне радушно приветствовали его. Шпаццо любили, зная, что, несмотря на славу грозного воина, когда молчат боевые трубы, он благодушен.
Отчасти дело было в том, что Шпаццо не отличался особо проницательным умом, и потому при сборе податей его часто обводили вокруг пальца.
Но было к нему и настоящее уважение.
Все селяне помнили, что когда стада, пасущиеся в горах начали резать невесть откуда появившиеся огромные бурзумхеймские волки, Шпаццо во главе своих людей десяток дней провел рыская по чащам, пока не перебил всех исполинских хищников до единого, потеряв при том двух лошадей, задранных волками насмерть, и одного слугу, который погиб, свалившись с лошади во время скачки.
Помнили, что когда в селах, расположенных на северных склонах гор принялись орудовать жестокие разбойники, бывшие солдаты-наемники, вымогавшие у обывателей деньги и провизию, угрожая поджогом, именно Шпаццо и его люди встретили их во всеоружии, и частью убили в бою, а частью приволокли на суд к барону, который осудил их на скорую казнь.
И то, что Шпаццо как и все люди благородного сословия за провинности или под дурное настроение ругал их хамами и скотами, а порой и бил собственноручно, крестьяне храброму силачу прощали.
Наконец на дороге показалась повозка, запряженная унылым мулом, который с видимым усилием тащил ее. Хозяин, что б не обременять и без того утомленное животное, шел рядом.
Подъехав поближе, Шпаццо разглядел причину такого усилия.
На повозке стояли бочонки с пивом, каждый не меньше чем на десять ведер.
- Здравствуйте, господин рыцарь! – снял шляпу пивовар, странно тощий для своего занятия седовласый старик.
- Здравствуй и ты. Куда держишь путь?
- Везу пиво ко двору его светлости барона.
- Доброе дело, доброе. – покачал головой Шпаццо. – А хорошо ли пиво?
- Отменное, господин рыцарь! Неужели я бы позволил себе вести барону дурное пиво?
- Говорить-то все горазды. – проворчал Шпаццо. – Знаю я вашу подлую породу, только и норовите обмануть благородного человека в мелочах.
-Как можно!? Барон нам всем как отец родной. – воскликнул пивовар, что из уст его звучало смешно, ибо Бальдур по возрасту приходился ему как раз в сыновья.
-Барон-то да, вам как отец, и я считаю, слишком добр к вашему брату!
Пивовар сокрушенно кивал, не понимая, что за блажь нашла на обычно благодушного рыцаря.
-Веришь ли, нет, старый пройдоха, меня, рыцаря, чей род восходит ко временам унгрийских войн, рыцаря, имеющего право распускать свое собственное знамя, его светлость послал к проклятому мастеру Тибо, дабы наказать за то, что люди мастера Тибо высекли одного из вас подлецов! Высекли тебя… А ты не воруй!
Пивовар качал головой все сокрушеннее.
- И вот, еду я, палимый солнцем, даже глотку промочить нечем. – наконец завершил свою проповедь рыцарь Шпаццо.
Пивовар свойственным податному сословию чувством давно уже догадывавшийся, к чему клонит столь представительный господин, скорбно вздохнул.
- Доброе говоришь пиво? – переспросил баронский посланник.
- Отменное, господин рыцарь! – клятвенно заверил пивовар.
- Врешь, поди! Дайка испробовать, что за пойло ты везешь его светлости…
- Но пиво ведь предназначено ко двору барона.
-Именно, олух ты этакий! Ко двору барона. А двор это кто? Двор это я и есть! Права собственности не могут попирать права владетельного сеньора!
Выведя, таким образом, законность своих притязаний на содержимое бочонков, Шпаццо подбоченясь взирал на пивовара. Тот тягостно вздохнул, но – делать нечего, ловко выбил пробку, наполнил большую, с иной кувшин, деревянную кружку, и подал, из-под полей шляпы крайне внимательно взирая на выражение лица сурового рыцаря.
Шпаццо первые несколько глотков сделал с жадно, воистину что бы «промочить глотку», а потом уже пил с чувством, не торопясь.
- Недурно, недурно. – сказал он, наконец, утирая ладонь пену с усов, что являли предмет его гордости. – Недурно, что б утолить жажду. Плесни-ка, любезный, еще глоток-другой, дабы освежить разум.
Освежив разум, Шпаццо потребовал наполнить его флягу (вода была безжалостно вылита в пыль), и расстался с пивоваром.
Дальше пивовар двигался несколько быстрее, чем до встречи со Шпаццо, и было ли тому причиной, то, что мул успел отдохнуть, или же что иное, осталось загадкой.
А Шпаццо продолжил свое путешествие.
Пиво коварный напиток, пьется иной раз как ключевая вода, а пьянит же, как крепкое вино. Особенно на жаре, да на голодный желудок!
Иными словами, с пивоваром расстался еще трезвый Шпаццо, но к взгорью подъезжал уже совершенно пьяный человек, громким, но немузыкальным голосом горланивший старую песню о том, как славно погулять после трудов с кружкой доброго пива.
Песнь была самая что ни на есть простонародная, и пелась обычно вдрызг пьяными хамами на их хамских сборищах, но Шпаццо пренебрегал сейчас сословными предрассудками.
Наконец утомленный путешествием, и излишним количеством выпитого, Шпаццо слез с коня, и нашел себе приют под ветвями одиноко стоящего дуба.
У пьяного часто разыгрывается аппетит, а Шпаццо и трезвый не страдал его отсутствием. Потому следом за обглоданным до основания бараньим боком последовали сначала сыр и хлеб, а потом и отменные колбаски, и яблоки Шпаццо грыз уже лениво, съедая от них едва ли половину, а огрызки бросал вмиг слетевшимся воробьям.
Трапеза сопровождалась внушительными глотками из фляжки, так что пролетела незаметно.
Сытно отобедав, Шпаццо с превеликим трудом взобрался в седло,
- Права собственности не могут попирать права владетельного сеньора! – заявил Шпаццо ветряку.
Когда он перевалил гору, солнце уже миновало зенит. Надо было поторапливаться, ведь как бы пьян Шпаццо ни был, а цели своей поездки не забывал.
На ходу он пропел и песенку о глупом охотнике, и о веселой вдовице, а когда опустела фляжка и
на разморенного пивом и солнцем рыцаря нашел сентиментальный стих, то и о юном рыцаре Тибольде, павшем от унгрийских копий.
Имя Тибольд созвучное с именем Тибо опять напомнило Шпаццо о сути его поездки.
- Ах ты, собачий сын, Тибо! А знаешь ли ты, что права собственности не могут попирать права владетельного сеньора! – грозно объявил Шпаццо.
Когда солнце клонилось к закату, хмель начал мало-помалу выветриваться из головы рыцаря, а сама голова стала тяжелой и в придачу начинала отменно болеть.
К тому же, рыцарь выглядел скверно. Он успел жестоко вспотеть во всей своей амуниции, и оттого чувствовал себя тоже не лучшим образом.
Будь дело на войне, он не стал бы обращать внимание на такие мелочи, в кампаниях доводилось неделями не снимать доспехов и месяцами не мыться, но войны не предвиделось, а предстояла встреча с мастером Тибо, а он мало того, что разит потом, аки дикий зверь, так еще и слегка пьян.
Решив, что омовение решит обе проблемы, Шпаццо съехал с дороги, и очень скоро отыскал в зарослях небольшую речушку, которую когда-то запрудили, видимо собираясь разводить рыбу, да потом забыли о запруде.
Не без труда сбросив кольчугу, а затем и одежду, красный как рак, тяжеловесный рыцарь полез в теплую воду. Не успел он вдоволь насладиться омовением, как вдруг вспомнил, что не привязал лошадь. Посмотрев на берег, Шпаццо узрел свои вещи в полной сохранности, а вот пегого коня с гербовой попоной нигде не было видно.
Как есть нагишом, выскочил из воды рыцарь Шпаццо, натянул сапоги, и едва обернувшись хламидой, бросился в погоню за беглецом, который к счастью далеко уйти не успел, и мирно щипал траву в паре сотен шагов.
- Стой подлец!!! – возопил рыцарь Шпаццо таким голосом, что с ближайших деревьев мигом поднялись все птицы. – Стой неблагодарная скотина!!!
Увидев приближающееся к нему полуобнаженное чудовище, конь отбежал на полсотни шагов, и не раз еще повторялся этот маневр.
Изловив, наконец, подлеца, Шпаццо вернулся к запруде, повторно принял омовение, от чего, в самом деле, сильно отрезвел, потом с великим трудом влез обратно в кольчугу, которая в этой миссии ему нужна была ровно как седло корове, вновь взгромоздился на спину подлецу.
- Ах ты, проклятый мастер Тибо! – сказал Шпаццо, и добавил нечто такое, что стерпит не каждая бумага.
Очень скоро показались вдали башни замка Гильдии.
- Кто едет? – раздалось из будки над воротами.
-А ты хамское отродье! Протри глаза, сын ослицы и козла! Рыцарь Шпаццо, по поручению его светлости барона фон Бартока прибыл!
Долго препирался рыцарь Шпаццо с привратниками, но вот растворились ворота, и пылающий гневом (сила которого утраивалась крепкой головной болью) посланник барона оказался внутри крепости.
Едва ли не у ворот встретил его мастер Тибо – узколицый, худой, с коротко стриженными седыми волосами и гладко бритым подбородком.
- Ах, вот и вы мастер Тибо! По какому праву?! Права собственности не могут попирать права владетельного сеньора! – закричал, багровея Шпаццо. – Сегодня посекли рыбака, а завтра выпорете барона, за то, что он потоптал вашу траву?!
- Что же случилось, господин рыцарь? У нас и в мыслях не было как-то покуситься на права барона, и тем более причинить ему какой-то вред, не говоря уж о том, что вы сказали. – чуть склоняя голову сказал мастер Тибо.
- И все же это недопустимо! Нельзя попирать права владетельного сеньора! – повторил Шпаццо спрыгивая с седла. Вышло это у него при его комплекции не слишком ловко. – Наказать! Всех наказать, высечь как рыбака! И штраф!
- Господин рыцарь. – Тибо приложил руку к сердцу, всем видом демонстрируя великую искренность своих слов. - Я, кажется, понимаю, о чем вы. Да, досадное вышло недоразумение, в самом деле, досадное. Очень сожалею. Но это все можно уладить, в самом деле, не прибегая… к крайним мерам.
- Да, может вы и правы, мастер. – пошел на попятную Шпаццо.
- Может быть, обсудим это за ужином?
-За ужином? Ужин это хорошо. Можно и за ужином.
-Наши повара не уступают искусством нашим меченосцам.
Сначала были фрукты, что бы освежить рот, и приготовить желудок к предстоящим испытаниям. Подавались они с белым вином, привезенным из самой Альхамбры.
Потом настала очередь отменно приготовленных на вертелах перепелов. Под дичь пили красное.
Потом был суп из трех видов мяса, к которому шли поджаренные хлебцы. Были же и пироги с мясом, и пироги с рыбой, а всего и не упомнишь.
Шпаццо, дабы показать щенкам из Гильдии, что истинные рыцари превосходят их не только в бою, но и на пиру, налегал на все блюда, а уж пил и вовсе за троих. Он конечно ни на миг не забывал, зачем прибыл, да вот только поговорить о деле толком не получалось.
Шпаццо пьянел и добрел. Ему больше не хотелось искать ссоры с этим чудным человеком, мастером Тибо, да и прочие, даром, что принадлежат Гильдии, малые должно быть славные, однако же, негоже никому попирать права владетельного сеньора!
Крепко за полночь Шпаццо утомился донельзя. Но гордость, присущая истинным сынам Тейчтума, особенно столь благородного происхождения, как рыцарь Шпаццо не позволяла ему уснуть носом в стол, как сделал бы, несомненно, любой хам, не обученный тонкому обращению.
Нельзя было предстать пред собаками из Гильдии в непотребном виде, пусть же не думают, что перепили рыцаря Шпаццо, который имеет право распускать свое знамя!
Ведомый силой воли, в больше степени, чем разумом, начал Шпаццо собираться в обратный путь.
Опираясь на трех человек сразу, последовал Шпаццо на двор, где подлец, так же отменно накормленный, стоял уже взнузданный.
- И запомните, господа, запомните! Никакие права собственности не могут попирать прав владетельного сеньора! – прогремело в ночи.
Очнулся Шпаццо в траве, покрытый росой, продрогший, и с тяжким похмельем.
Подлец в этот раз никуда не убежал, а пасся рядом, и смотрел, кажется, с укоризной.
Возвращаться в замок Гильдии было совестно, Шпаццо слабо помнил, что наговорил спьяну этим хамам, которые почему-то носят мечи, словно рыцари. Охая и тихонько ругаясь, взобрался Шпаццо на спину подлецу, и тронулся обратно, к замку барона.
Как и все незадачливые порученцы всех времен, Шпаццо стал надеяться, что все как-то само собой рассосется. Или барон остынет к ничтожному делу, или Тибо усовестится и в самом деле выплатит штраф и пришлет своих молодчиков барону на суд. Или с неба упадет звезда и все это станет неважно.
Дело тянулось еще три дня, Шпаццо все тянул с ответом, барон все гневался, а когда правда вскрылась, гнев Бальдура был ужасен, и только благородное происхождение спасло Шпаццо от тяжелых кулаков его светлости.
Барон послал к Тибо своего племянника, малого лет шестнадцати, но большого ума, и тот, в самом деле, сумел стребовать с мастера штраф, и вынудил его выдать двух учеников, что самовольно учинили расправу над рыбаком Улем.
Поскольку были они простого звания, их высекли.
Рыцарь Шпаццо так и продолжал жить при дворе барона, а через пару лет они и вовсе породнились – барон женил своего племянника на дочери рыцаря.
Впрочем, сделал он это, скрипя зубами, потому как плод близкого знакомства баронского племянника и дочери Шпаццо не скрывало уже ни одно просторное платье.
А когда грянули Войны Хаоса рыцарь Шпаццо дрался бок о бок с бароном, который выступил на стороне Империи, и в битве под Штернбургом пал героем.
Его нашли под телами северян, которых он убил. Меч изогнулся от ударов о серые латы, и стал бесполезен, топорище сломалось, и он дрался кинжалом, дрался закованными в латные перчатки кулаками, и убил пятерых, прежде чем его одолели.