Форум

Бальдур осторожно отодвинул ветку, загораживающую ему обзор и его глазам предстало пугающее зрелище, одновременно величественное и отвратительное.
На огромной поляне, со всех сторон окруженной вековыми дубами, горело множество костров, расставленных так, чтобы образовывать какой-то неизвестный знак, напоминающий неправильный многоугольник. Возле каждого из костров в землю был вбит массивный черный крест, на котором, вниз головой был распят человек. Даже из своего убежища Бальдур видел, что на телах этих несчастных не было живого места - кожа была покрыта ожогами, шрамами, еще кровоточащими ранами. У ближайших к краю поляны пленников Барток смог даже разглядеть затейливый узор образуемый многочисленными порезами и обгоревшие, скрючившиеся от жара волосы. Возле крестов бесстрастно стояли высокие сухопарые мужчины со светлыми волосами и холодными серыми глазами. Глаза Бартока сузились в узкие щелочки - тому, кто родился в Тейтчуме было нетрудно узнать уроженцев могучей северной империи. Однако пленных истязали не они - между костров ходили сгорбленные уродцы, изуродованные подобно тому, как корежит людей в дурных снах. Однако реальность была страшнее кошмара - Барток был наслышан о том, как жестокие вельможи Лимье отбирали детей у своих крепостных и ломали кости, заставляя их срастаться неправильно. Полученные уродцы, озлобленные на весь мир, здесь получили возможность хоть на ком-то выместить свою злобу - в руках они сжимали всевозможные клещи, зажимы, тонкие иглы, кинжалы и прочие орудия пыток. То и дело, один или двое таких уродцев останавливались возле одного из пленников и начинали терзать его плоть, мерзко хихикая при этом. Молотками и щипцами они раздавливали пальцы своим, жертвам вонзали в них острия кинжалов и спиц, предварительно прокалив их на полыхавших рядом кострах. Стоявшие рядом бурзумхеймцы почти не вмешивались, лишь изредка отпихивая в сторону самых разошедшихся палачей. Казалось, они чего-то ждали.
Крики истязаемых причудливым образом вплетались в ту немыслимую какафонию, что сопровождала все это жуткое действо. По краям поляны восседали безобразные волосатые существа (Барток признал в них зверолюдов с Восточных гор) изо всех сил молотившие в огромные барабаны, обтянутые кожей. Рядом с ними сморщенные старики и старухи, извлекали душераздирающую музыку из каких-то нелепых инструментов, напоминающих авалакскую волынку. В такт этому пугающему ритму меж кострами извивались обнаженные девушки с венками из прутьев омелы в волосах. Они бесстыдно выгибали свои тела, скручиваясь и застывая в столь немыслимых позах, на которые казалось было неспособно человеческое тело. Похотливое движения бедер и ягодиц, покачивание полных грудей невольно породили у Бартока желание, но оно тут же пропало едва он заметил выражение глаз одной из танцовщиц. Пустой и одновременно хищный взгляд, был устремлен в одну точку - изуродованных телах распятых на крестах.
Самый большой из углов многоугольника своим острием был устремлен к дальнему краю поляны, где полыхал самый высокий огонь вокруг которого стояли люди в черных балахонах. Они подбрасывали в огонь что-то, от чего пламя вспыхивало всеми оттенками синего и зеленого цветов, дым становился гуще, а по поляне распространялся приторный сладковатый запах. Бальдур осторожно втянул ноздрями воздух- так и есть, унгрийский дурман. Травы эти росли в степях на северо-востоке и шаманы унгрийцев использовали их для своих обрядов. Барток невольно отодвинулся подальше в кусты, но затем решил, что на таком расстоянии одуряющее зелье вряд ли подействует. Вот о других участниках церемонии этого было сказать нельзя- отсюда и странный стеклянный взгляд танцовщиц и повышенная возбудимость палачей. На бурзумхеймцев же этот дурман по всей видимости не действовал - у жителей полярной империи мозги были покрепче.
Однако о людях в черных балахонах столпившихся вокруг этого костра, этого нельзя было сказать. Мужчины и женщины, молодые и старые, мерно раскачивались в такт жуткой мелодии. Многие из этих людей были с непокрытой головой и Барток, скрипнув зубами, узнал в них вельмож Лимье, не так давно клявшихся в верности Конраду Даннайцу. Сейчас их было не узнать - пустыми остекленевшими глазами они взирали на что-то возвышающееся над костром. Невольно Бальдур проследил за их взглядом и охнул, не в силах поверить своим глазам.
Над костром нависал исполинский идол, искусно вырезанный из ствола обгорелого дуба. Могучему дереву были на удивление детально и правдоподобно приданы черты чудовища, получеловека-полуживотного, с ручищами оканчивающимися когтистыми пальцами и могучим торсом, на котором неведомый резчик обозначил что-то похожее на женскую грудь. Толстую шею венчала голова козла с огромными рогами, глаза, намазанные фосфоресцирующим составом, горели зеленоватым гнилушечным светом.
Теперь Бальдур знал, кто собрался здесь этой ночью и почему здесь присутствует так много бурзумхеймцев. Один из самых почитаемых богов проклятой державы стал чуть ли не единственным из повелителей Хаоса, культ которого распространился далеко за пределы Бурзумхейма. Именно с помощью этой религии, привлекающей людей обещанием силы, власти и самых изощренных удовольствий, полярная империя вербовала своих сторонников в соседних государствах. Мрачный культ распространялся от народа к народу и от державы к державе, сливаясь со всевозможными местными верованиями и обрядами, порой даже поглощая их. Почитателей этого божества можно было встретить и в высших кругах придворной знати и среди самых забитых простолюдинов. Власти всех стран жесточайшим образом преследовали служителей этого культа, без всякой жалости отправляя на костер всякого, на кого падало хоть малейшее подозрение. Но культ был на редкость живучим: несмотря на гонения вновь и вновь в заповедные ночи проводились кровавые обряды и разгульные оргии в честь бога, которого почитали в Мидгарде под именем Водда-Локке, а в Васкании и Тейтчуме - Херне. В болотах Унтамолы черные жрецы поклонялись Пекколсу-Велинасу, в густых чащобах Гардарики и на отдаленных островах Биармии, возносились мольбы Чернобогу. Черные шаманы Унгрии почитали его под именем Ёрдёга, друиды Туата де Даннан знали Хозяина Лесов как Керннунноса. Даже в далекой от севера Альхамбре в глухих уголках возносили хвалу богу Басаюну, даже в светлом и радостном Интиле, проросли побеги зла под видом самых кровавых и развратных форм почитания бога Загрея. Но посвященные в древнюю традицию Владык Хаоса звали этого Бога его самым древним, ИСТИННЫМ именем…

-Йа, Шуб-Ниггурат! Черный Козел с легионом младых, услышь же наш зов!

Голос этот, на мгновение перекрывший всю адскую какофонию, показался Бартоку смутно знакомым, но странно искаженным, мешающим барону опознать его. Одно можно было сказать с уверенностью- к чудовищному божеству взывала женщина.
Услышав имя своего бога бурзумхеймцы, стоявшие возле распятых пленников пришли в движение: у них в руках вдруг заблестели длинные узкие ножи со слегка изогнутым лезвием. Нарочито небрежный быстрый взмах клинка и вот уже от горла до паха зияет устрашающая рана, из которой вываливаются внутренности, и алая кровь с шипением льется на горячие угли костров.
Несмотря на ужас, гнев и отвращение, переполнявшие его Бальдур решил подобраться поближе к исполинскому идолу, чтобы получше разглядеть собравшихся возле него людей. Осторожно, чтобы не хрустнула ни одна ветка пробирался он через кусты, пока не уткнулся в большую иву. Некоторые из ее веток росли совсем близко к земле и Барток, быстро сумел вскарабкаться на нее. Прижимаясь к массивной ветке и извиваясь как змея, он прополз так далеко как это позволяла ему осторожность. Скрытый свисавшими вниз ветвями он теперь видел все как на ладони.
Взметнулось ввысь и тут же опало, осыпаясь искрами, пламя большого костра перед зловещим идолом. Теперь Барток мог видеть, что у подножия истукана возвышается огромная белая плита. По его краям в землю были вбиты четыре колышка, которым был привязан нагой юноша, почти мальчишка. Распятый на алтаре, одурманенный удушливым дымом, он рассеяно хлопал ресницами, не в силах видно понять, где он и что с ним. Клубы дыма рассеялись и он увидел нависавшую над ним морду демонического божества, что заставила мальчика издать истошный вопль тут же сорвавшийся на плач.
Над несчастной жертвой возвышалась тонкая изящная фигура, закутанная в темно-зеленое одеяние. Лицо ее закрывала уродливая маска изображающая получеловека - полузверя. Он сразу понял, что это была та самая женщина, что обращалась к чудовищному божеству. Она медленно подняла руки вверх и тут же воцарилась гнетущая тишина – замолк даже пленник на алтаре.
-Сегодня мы собрались здесь чтобы воздать хвалу Владыке - вновь раздался звонкий, странно знакомый Бартоку голос- истинному заступнику и покровителю нашей страны. Ибо кто еще кроме властелина чащоб способен помочь жителям Лимье, что уже несколько веков пребывает под гнетом васканских варваров. И скажите- разве помогли нам наши старые боги? Где они были, когда наша родина стонала под пятой завоевателей? А этот мерзостный кумир, что навязывает нам император, это «всеблагое солнце»- Барток невольно содрогнулся от того с какой ненавистью жрица произнесла эти слова - неужто следование его заветам спасло нас от порабощения? Нет и еще раз нет, тысячу раз нет- напротив его жрецы еще сильнее стараются привязать нашу родину рабскими путами к Васкании.
Возмущенный гул многих голосов был ей ответом.
-Шуб-Ниггуррат - наш единственный бог и заступник! Черный Козел с Легионом Младых, поможет нам вырваться из-под имперского гнета и возродить былую славу Лимье. Вы видите что сегодня с нами воины славного Бурзумхейма, которые чтят нашего бога и придут к нам на помощь дабы освободить нас от цепей Васкании. Придут к нам не как завоеватели, но как друзья и союзники.
Только сейчас Бальдур заметил, что вперемешку с лимскими дворянами стоят и светловолосые северяне. В отличие от воинов, принесших жертву они были явно благородного происхождения - это было видно по чертам лица. Это значило, что северная империя и впрямь всерьез вознамерилась наложить лапу на Лимье. Горькая усмешка искривила губы Бартока- неужели эти напыщенные болваны и впрямь считают, что смогут избавиться от власти Васкании с помощью Бурзумхейма? Пусть империя и не всегда гладила Лимье «по шерстке», но призывать на помощь северян - это все равно, что избавляться от мышей, запуская в дом ядовитую кобру.
-Я та, в чьих жилах течет кровь королей Лимье и верховная жрица Шуб-Ниггурата, приношу ему жертву, дабы Черный Козел одобрил успех наших начинаний. Повелитель Похоти и Боли, твоя жрица взывает к тебе и просит о помощи. Во имя флейт Смеющегося, Властелина Измерений, Глашатая Барьера и Козла Тысячи Молодостей, прими жертву, что мы приготовили тебе.
С этим словами жрица наклонилась к дрожащему юнцу и опустила длинную тонкую руку на его пах. Подросток попробовал отстраниться, но жрица неожиданно цепко ухватила его за обнаженные гениталии и принялась играть с ними. Страх боролся со стыдом в душе юноши еще не знавшего женской ласки и всей своей молодой жаждущей плотью желающего, чтобы это блаженство не прекращалось. Низкий соблазнительный смешок раздался из-под уродливой маски. Жрица чуть-чуть сдвинула маску кверху и наклонилась, заглотав восставший член. Ее губы двигались вверх и вниз, а рука ласкала яички юноши, вызывая у него протяжные стоны.
Другая рука шарила в складках темно-зеленого одеяния.
Член юноши уже напрягся, готовясь выбросить семя в жадный похотливый рот, и в этот момент жрица резко выпрямилась, продолжая ласкать член одной рукой. Другая рука приставила к гениталиям острый как игла нож. Белая струя выплеснулась наружу и в этот момент, словно опытный грибник, отрезающий шляпку гриба от ножки, жрица отделила гениталии юноши от тела. Встав во весь рост, жрица оглядела всех торжествующим взглядом и вонзила крепкие белые зубы в изуродованный комок плоти, истекающий кровью и спермой.
Оскопленный юнец захлебнулся своим криком, когда холодное лезвие перерезало его горло. Следующий удар жертвенного ножа рассек грудную клетку, потом клинок вонзился в глазницу, брюшину, руки, ноги. Словно сойдя с ума, жрица наносила удар за ударом, пока, наконец, тело юноши не превратилось в груду изуродованного мяса.
Женщина отбросила нож в сторону, с ее плеч, словно само собой спало ее одеяние, обнажившее скульптурное совершенство мраморно-белого тела. Маску она тоже сдернула, но Барток не успел разглядеть ее лица - женщина упала на колени, погружаясь лицом в рассеченную брюшину полную крови. Ее тонкие руки охватили алтарь, тело сотрясала крупная дрожь, из-под копны золотистых волос раздавались какие-то невнятные звуки. Вся природа будто замерла, трепеща от ужаса при виде ужасного обряда пришедшего из тех далеких и мрачных времен, когда владыки Поляриса совершали каннибальские обряды, дабы потешить своих чудовищных богов.
Вся в крови жрица поднялась над алтарем, держа перед собой сложенные ладони и погружая их вовнутрь изуродованного тела. Когда же она вновь подняла их с них лилась кровь, а сквозь сжатые пальцы тянулись длинные красные нити.
Барток вздрогнул от вновь ударившего в уши грохота барабанов и дикого воя обезумевших фанатиков. Жрица, чувственно изгибая свое тело медленно, опустилась на спину, ее руки похотливо оглаживали крепкие округлые груди, затем скользнули ниже, размазывая кровь и кусочки плоти по всему телу. Тонкие длинные пальцы играли с розовыми складками и любовный сок тек, смешиваясь с жертвенной кровью.
На всей поляне тем временем кипела разгульная оргия, в которой участвовали все: дворяне Лимье и Бурзумхейма, простые воины, танцовщицы, палачи, бившие в барабаны обезьянолюди. Обнаженные тела переплетались в сладострастных объятиях, посреди луж крови, прямо под распятыми жертвами, некоторые из которых были еще живы. Одна картинка врезалась в память Бартоку - стройная темноволосая девушка, с затуманенными от вожделения глазами припадает к кровоточащей ране одного из казненных, а в это время ее берет сзади изуродованный карлик, скалящий зубы в скотской ухмылке дегенерата.
Тем временем жрица упруго поднялась с алтаря, подойдя к идолу, особое внимание, уделяя той его детали, которая прежде ускользала от взгляда Бартока. Это был массивный толстый сук, начинавшийся чуть ли не от самой земли и резко поднимавшийся вверх. Умение неведомого резчика, вырезавшего идола не обошло своим вниманием и этот предмет: его окончанию была придана форма характерного утолщения - видно чтобы уже никто не сомневался в том какую часть тела символизировало это «украшение». Жрица на коленях подползла к нему, с благоговением поцеловав отросток, потом, вновь зачерпнув сложенными ладонями кровавой жижи, принялась старательно втирать все это в «орган» истукана. Закончив с этим, женщина обхватила ногами и руками длинный отросток, одновременно умудрившись выгнуть тело так, чтобы ее промежность оказалась как раз напротив закругленного окончания. Сладострастный вздох вырвался из губ жрицы, когда она начала тереться о него - сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Ее голова болталась так, что казалось, тонкая шея вот-вот переломится, высокая грудь тяжело вздымалась, роскошные золотые волосы волочились по алтарю, потемнев от крови. Лицо жрицы было запрокинуто и сейчас Барток смог, наконец, внимательно рассмотреть ее.
Страшная догадка уже давно терзала его сердце, но он старательно гнал ее от себя, сам ужасаясь своим мыслям. Однако теперь все сомнения отпали.
Эти широко распахнутые голубые глаза, замутненные вожделением.
Это полные алые губы, искусанные до крови.
Это лицо, искаженное в пароксизме страсти.
Там перед идолом чудовищного Бога Хаоса, извивалась голая наследница одного из старейших родов во всей империи, первая красавица Лимье и жена лучшего друга Бальдура - Клодия де Труа.

Что-то ему подсказывало, что надо уходить, что оборачиваться не стоит, что он и так увидел все что нужно. Что нужно отправлять гонцов к Конраду, с просьбой вернутся из столицы Империи, что нужно подобрать достаточно веские слова, которые бы заставили бы его поверить, в то, что его жена- главная жрица культа воплощающего в себе все то, что так ненавидит Конрад. Но какой-то ехидный демон всю жизнь скаливший клыки над левым ухом Бальдура заставил его бросить последний взгляд на покинутую поляну, после того как он слез с дерева.
О, как ему хотелось думать, что пары дурмана, пропитавшие все вокруг, воздействовали и на его мозг и заставили его увидеть, что он увидел! Как бы он хотел, чтобы, омерзительная картина, представшая его взору была лишь бредом воспаленного рассудка, а не порождением ужасающих, кощунственных сфер находящимися за пределами мироздания, в области вечно бурлящего Хаоса одинаково отвратительного как людям, так и их богам! Как бы ему хотелось уверить себя в этом - и как хорошо он понимал насколько тщетны все эти надежды.
Вся поляна все еще была устелена обнаженными телами, переплетающимися в сладострастных объятьях, сопровождаемых стонами и вздохами. И никто из участников этой оргии, все еще одурманенных парами ядовитых дымов, не посмотрел в сторону алтаря, над которым разворачивалось действо намного ужасней и извращенней, чем самые больные фантазии самых развратных сластолюбцев.
В темноте по-прежнему белело тело Клодии, на высоте нескольких футов над землей. Однако бог, которому она с такой готовностью предоставляла свое тело, уже не был деревянным идолом. Когда свершилось это превращение- так никто и не заметил, но сейчас над алтарем угрюмой глыбой первозданного мрака возвышался сам Шуб-Ниггурат, Черный Козел. Выше всех деревьев возвышалась его могучее тело. Словно сотни маленьких черных змеек или небольших щупалец была его густая шерсть, все время находившаяся в непрестанном движении. Безобразная черная голова венчалась огромными рогами, казалось вспарывавшими само ночное небо. Лицо чудовища представляло собой причудливое сочетание мужских, женских и звериных черт- лик невыразимо отвратительный и в то же время странно притягательный. Большие, чуть раскосые глаза мерцали демоническим зеленым огнем, казалось, выжигавшим саму душу и разум Бартока. Черные когтистые лапы лежали на мощных бедрах, до которых тело божества еще имело, по крайней мере, получеловеческий облик. Ниже же начиналось переплетение множества длинных черных щупалец, самое тонкое из которых было толщиной с мужское бедро. Каждая из этих конечностей оканчивалась раздвоенным козьим копытом. Зеленая слизь стекала по щупальцам, образуя небольшие лужицы, смешивающиеся с кровавыми потеками.
Из этого переплетения щупалец гордо вздымался коллонноподобный фаллос, выше человеческого роста. На его конце и восседала Клодия де Труа, плотно обвившая своими длинными голыми ногами устрашающий орган. Ее атласные бедра подымались и опускались, с губ срывались нечленораздельное рычание, в глазах не было ничего человеческого - это был голодный взгляд случающейся самки. Со спины ее бережно поддерживали несколько гибких щупалец, большое плоское копыто не давало упасть ее белокурой головке. Огромные женские груди двуполого божества почти касались ее лица - на глазах Бартока щупальце с копытом немного приподняло голову Клодии. Ни один младенец так не тянулся к материнской груди с той жадностью, с которой женщина впилась губами в подставленный сосок. Еще немного и ее горло конвульсивно содрогнулось, жадно заглатывая что-то. Вязкая зеленоватая жидкость пробежала по ее шее, капая на землю. Лицо женщины сияло блаженством, ее преисполнял истинный религиозный экстаз.
Этого зрелища Бальдур фон Барток уже не выдержал: уже не заботясь о том, что его кто-нибудь услышит он, не разбирая дороги, рванул через кусты, ломая ветки деревьев. Лишь пробежав несколько сот футов, он немного успокоился. Взъерошенный, расцарапанный в рваной одежде он шел по лесу, преисполненный одной мыслью- скорее в город. Скорее доложить Конраду, что измена и черное колдовство гнездо прямо у него под боком - в его собственной постели.
Гигантская черная фигура внезапно шагнула из лесных зарослей, преграждая Бартоку путь. Лунный свет тускло блеснул на арбалетном болте.
-Не двигайся - произнес голос с сильным бурзумхеймским акцентом.